Белый Волк. Георгий Паксютов

того и гляди, послышатся крики, пальба, шум погони… Ничего этого не было. Верстах в полутора от крепости, около еловой рощи их ждал всадник с горящим факелом в руке; рядом с ним на привязи смирно стояли еще три коня.

      – Небыстрые вы, – сказал этот человек, спешиваясь. – Заждался вас.

      – Как могли, Устине, – ответил Бутков и что-то поднял с земли.

      – Куда подадимся теперь? – спросил серебролюбивый охранник.

      Устин отвязывал беспокойно заржавших коней.

      – Сам знаешь куда, человече, – сказал Бутков. – А тулуп свой ты скидай.

      Он протянул мздоимцу небольшой кошель. Тот принял его, обрадованный, и переспросил:

      – Чего?

      – Тулуп скидай! – рявкнул Бутков.

      Недоуменный охранник решил, что спорить не время, снял с себя одежду и положил на землю. Потом побежал в лес, то и дело оглядываясь.

      Остяк встрепенулся, готовый тоже убегать в темноту, но вожак разбойников в миролюбивом жесте вскинул руки и спокойно произнес:

      – Успокойся, паря. Тебя, молодого, и этого блаженного-немого мне жалко. Поезжайте пока со мною, а там видно будет, куда дальше двинешься. Авось расскажешь еще до конца свою историю… И мне, и немому тоже.

      Юноша не ответил, но и не убежал.

      Поднимаясь на коня, Бутков добавил:

      – Вам с безъязыким вдвоем ехать, ну да коняга отдохнувший, не отстанет. А ты, паря, тулупчик подбери, на себя накинь – не то обмерзнешь.

      Поколебавшись, парень сделал, как ему сказали.

      Не теряя времени, пятерка всадников на четырех конях поспешила от Сургута прочь.

      Глава вторая

      Вертеп разбойников

1

      Недобрая ватага теперь держала путь к укрытию, в котором подельники Буткова спрятали его добро. Юноша по имени Волк держал поводья; немой мужчина сидел сзади, приобняв его за талию. Не давая передыху ни себе, ни лошадям, гнали до самого утра. Только когда на горизонте забрезжил рассвет, остановились, чтобы немного поесть и смежить веки – буквально на два часа.

      Людей Буткова звали Михаил и Устин. Михаил – тот, кто вызволил их из темницы, – был молчалив. А вот с Устина, по мере того как компания отдалялась от Сургута, все больше сходила робость. Он оказался человеком словоохотливым. На привале, когда Волк из жалости протянул кусок хлебной лепешки сидевшему в стороне неприкаянному безголосому бедняге, Устин усмехнулся и произнес:

      – Эй, парень! Когда он захочет помочиться, портки ему тоже ты станешь снимать?

      Бутков, в задумчивости подпиравший рукою щеку, криво усмехнулся и заметил:

      – Не злословь. Немого жизнь уже обидела… А у парня сердце мягче, чем кажется с виду.

      – Мы тут все добросердечные, – не унимался Устин. – Заботимся о немощных, хлеба на них не жалеем…

      Волк слушал их, внешне оставаясь невозмутимым, но внутри затаил на насмешника злобу. Он успел ощутить раскаяние за то, что так запросто, как на духу, выложил в застенке свои сокровенные помыслы – тогда, в ожидании приговора, общность судеб побудила его открыться соседу, да и хотелось выговориться