Поиграй со мной. Владимир Юрьевич Василенко

уже пересекали эту дельту из речки в море каждый по своей протоке. В море! Вперед! Туда, где все они, Жоры, Геры, насколько хватает глаза – «Георгии Федоровичи»!

      Положив телефонную трубку, записав в книжице продиктованные координаты, Георгий Федорович… хотя, бог с ним, с морем – Георгий… Георгий переместился на кухню, к плите, вызывавшей у него, как у новоиспеченного холостяка, чувство, близкое к религиозному. Плита, как и квартира в целом, была в его жизни предметом новым… неродным… как бы навязывающим себя, свою волю… Квартира старалась не отставать, на каждом шагу демонстрируя, что надо в ней жить, надо жить, в ней, надо… а не слоняться из угла в угол. Конечно, надо. Смена пейзажа обязывает. В старой, трехкомнатной, оставленной бывшей женой и ее сыном… ее… сыном, можно было только медленно дожидаться, когда пойдешь ко дну вместе со всеми тремя комнатами: диван, прислоненный к стене, как к причалу баркас… «пулеметная очередь» дырок от извлеченных крючков, прежде державших настенный ковер над супружеским ложем… бегающие по пустому полу «перекати-поле»… понемногу дичавшая в гроте санузла ругань сливного бачка… и эта иллюзия, что все можно было спасти, несмотря ни на что, даже на этот приступ, в каком ему было объявлено, что сын – не его. Бог с ним, с приступом. Рушить зачем? И он… ничего не сделал. Эти жалкие с его стороны попытки, обращенные больше к себе самому. Кто мог представить, что так быстро уляжется… что они… те… вдвоем, целы и невредимы, окажутся там, на том берегу… на каком всегда (дикость) и были… что объявленное сделается чистой правдой, и что он… он… один обретет свободу. Свободу. В трех комнатах, больше схожих не с жильем, а с… В юности он как-то оказался в отдаленном закоулке калининградского порта: ржавые конструкции… ржавые бока морских грузовых гигантов, отслуживших свое… смотрящее бесчисленными пустыми глазницами то в небо, то в свинцовую воду многоэтажное разбомбленное здание… Трехкомнатная была разменена на двух- и полуторку. С доплатой.

      «Чужих нам не надо. Это правда…» – открыв кухонный шкафчик, Георгий полюбовался мусорным ведром, уютно набитым живописным, никуда не спешившим содержимым, чиркнул спичкой о коробок, загасил спичку под струей воды, кинул ее туда же, на груду мусора и прикрыл дверцу шкафчика. «Чего они все от меня ждут? – оглядываясь на развешенную по стенкам кухонную мебель, спросил он себя. – Не обеда же… Хотя… еда – понятие скользкое. Когда жилец съеден, чем-то же все это питается… “Питание”… философская категория, просвечивающая Ответом на Последний Вопрос»…

      Вытащив упиравшееся ведро с побелевшим то ли на свету, то ли в мрачном предчувствии содержимым, Георгий, сменив в предбаннике тапочки на дожидавшиеся и дождавшиеся наконец своего часа стоптанные прошлогодние штиблеты, вставил в замочную скважину солидный, увесистый, желтого металла, фигуристый ключ и, провернув тот, добился глухого выдоха плотно прижатой с вечера двери. Длинный общий коридор с четверкой выходящих в него квартир подсвечивался тусклым естественным светом, лившимся поперек, по центру, из маленького мутного окошка выходной двери, ведущей к лифту и далее,