Дом без ключа. Алексей Азаров

отвечать?

      Радист не спеша, словно нехотя, расцепляет слипшиеся губы:

      – Мне все равно.

      – Вы немец?

      – Нет.

      – Фламандец?

      – Француз.

      – С таким акцентом?

      – Не важно…

      – А что же важно? Жизнь? Пока никто не намерен ее у вас отнимать… Давайте проясним позиции, Гро. Я не гестапо, я – абвер, военная контрразведка. Вам это что-нибудь говорит?

      Радист смотрит в окно, и Модель прослеживает его взгляд. Он идет поверх крон и упирается вон в ту дальнюю звезду. Что ж, на его месте Модель тоже постарался бы отвлечься и думать о чем угодно, но не о том, что произошло.

      – Все начинают с этого, – говорит Модель.

      – С чего?

      – Сначала молчат, потом отрицают и наконец признаются. Один раньше, другой позже. Зависит от ума и степени культуры.

      – Считайте меня ослом.

      – О нет! Ваша профессия не для дураков…

      Радист все так же нехотя шевелит губами:

      – Тем более!

      – Не будете говорить? Даже в том случае, если я предложу вам свободу? Свободу без признаний, показаний, без угрызений совести за предательство… Откажетесь?

      – Я уже ответил: считайте меня ослом.

      Нет, он не француз, этот Гро. И не немец. Его «р» просто кошмарно. Дерет барабанные перепонки, словно рашпиль. Но кто бы он ни был, он прежде всего человек – вместилище слабостей и страха. Равнодушные и бесстрашные не ищут взглядом далеких звезд, их мысль устремлена навстречу несчастьям, страданиям и смерти.

      – Это не деловой разговор, Гро. Вы не столь наивны чтобы не понять, как все складывается для вас. Вы шпион. Вас взяли сразу после передачи. Рация и шифровка налицо. Мы могли арестовать вас и до сеанса, но тогда нам пришлось бы считаться с тем, что корреспондирующая станция – КЛМ – насторожится. Пришлось бы выдумывать правдоподобную причину для вашего отсутствия в эфире. Лишняя работа!..

      – Как и все остальное.

      – Не скажите! Следующий сеанс утром, в пять десять. Так? Бездна времени, чтобы все обдумать и согласиться со мной.

      – У вас просто дар уговаривать!..

      Сколько иронии! Может быть, он все-таки немец? Советский немец? Модель закуривает сигарету, стараясь не прикусывать ее качающимися зубами.

      – О да, – говорит он холодно. – У меня есть дар, но он ничто в сравнении со способностями комиссара Гаузнера. А если и таланта комиссара окажется недостаточно, то в гестапо немало специалистов по допросам третьей степени. Голодная диета, лишение сна, физическая боль… Правда, после этого абверу вы будете не нужны, но зато расскажете все.

      – Даже чего не знаю?

      – Не верите? Перед смертью вы вспомните тех, кого выдали, и последние ваши часы будут ужасными… Повторяю: хотите этого избежать? Или абвер, или тюрьма гестапо в Леопольдказерн.

      – Идите к черту!..

      Камин почти угас. Прогоревший кокс подернут пеплом.

      У древних была неглупая пословица: «Все проходит». Стирается из памяти воспоминание о голосе матери, ласках любимой, позоре