Zомбанутый. Вениамин Евгеньевич Шер

вставить:

      – Привет!

      «Ого! Не так уж и сложно разговаривать на русском!» – подумал я, ощущая, что мой язык стал более подвижный, чего до этого не было, и приходилось разговаривать на «русско-коротком».

      Она с недоверием поглядела на меня, но промолчала. Было видно, что она ничего не понимает, поэтому я решил поступить по-другому, как Колумб с «попу-ассами»:

      – Я… – ткнул я себя в грудь. – Алко-голик! – медленно проговорил я, гордо выпячивая грудь вперёд.

      Наконец я нашёл того, кому могу представить моё очень удачное самозваное прозвище! Это слово ассоциируется у меня со свободным и независимым человеком, который с большим оптимизмом смотрит на завтрашний день! Хе-хе!

      – Я, – повторил я, тыкая в грудь пальцем и сразу указал пальцем на неё. – Ты!

      Девушка уже перестала хмуриться и опять сказала какую-то белиберду, намекая на свои завязанные сзади руки.

      Просидели мы так какое-то время, и я был уверен, что донёс до неё то, что она получит плёткой по румяной заднице, если попытается взбунтоваться. Плётку я, правда, не нашёл, но вот пистолет прикарманил, в свой единственный целый внутренний карман куртки.

      Я развязал девушку, и она, сев на кровать, стала оглядываться. Я же сразу покачал головой, мол, хлебница закрыта и выхода для булочки нет. На что девушка вздохнула и, прислонив ладонь к своей груди, сказала:

      – Далэи… Дзи Далэи…

      Процесс контакта с хлебными аборигенами сдвинулся с места. Но только через некоторое время я понял, что «Дзи» – это «Я» по-нашенски, а кровать – это «Кричаан». Однако самое шокирующее во всём этом было то, что я с лёту запоминал все эти новые слова. Раньше, иной раз, я не помнил, что было вчера, а сейчас запоминаю непонятные кракозябры.

      Булочка совершенно перестала меня бояться и уже с энтузиазмом тыкала пальчиком в разные предметы и называла их значение на их языке. Затем пошли обозначения эмоций и действий – с ними было тяжелее. Мы часа три кривлялись напротив друг друга, называя вещи своими именами. Не всегда можно было показать лицом такие эмоции как «грусть» и «тоска» или «улыбка» и «радость».

      Через несколько часов Далэи сообщила мне, что голодна и ей надо кушать. Я сначала даже не поверил, что она именно это сказала. Но проследовав к кухонному гарнитуру, она достала какую-то квадратную металлическую банку, вскрыла её и высыпала на сковороду на плите.

      Круглыми от шока глазами я наблюдал, как булочка готовит себе еду из тушёнки и каких-то овощей. А когда она приготовила, я стал сомневаться во всём, что до этого считал истинной.

      Кто такие мы, «коллеги»? А кто такие те, кого я считал булочками и батонами? Да и кто вообще Я такой, который вообще задумался об этом?! Я настолько либеральный, справедливый и ровный, что смог распознать чудовищную ложь гопников! Неужели я Пифагор?!

      – Будешь? – обратилась ко мне девушка, неуверенно ставя передо мной тарелку и стакан с водой.

      Я сидел за второй столешницей на высоком стуле и задумчиво размышлял, наблюдая за