Ворлок из Гардарики. Владислав Русанов

часть жизни проводить на мерно покачивающихся досках, и понятно, и справедливо. А то от разных «красивостей» ни мошна, ни живот не наполнятся. Баловство одно.

      Отец Бернар высунул голову из люка, огляделся, словно покидающий дупло дятел, оперся рукой о палубу и вдруг с легкостью выпрыгнул. Распрямился, одернул рясу. Капитан, увидев его, смутился, отвел взгляд.

      Быстрым шагом монах подошел вплотную – к покачивающейся опоре под ногами он приспособился на удивление легко, словно всю жизнь провел на море. Спросил, хмурясь и морща высокий лоб:

      – Ты уже все решил для себя, сын мой?

      – Да, святой отец. Только…

      – Что такое? Ты слаб в вере, сын мой? – вкрадчиво произнес отец Бернар.

      – Нет! – Гюнтер встрепенулся, как застоявшийся конь. – Я готов служить Господу и делу Церкви… Но новгородец…

      – Мне нет дела до новгородца. Пускай плывет с нами, если захочет.

      – Он не захочет.

      – Да? – Монах приподнял бровь. – Тогда мне тем паче нет дела до упрямца. Нужно ли повторять, сын мой? Я выполняю важное задание Церкви. Несу свет Истины народам, закореневшим в язычестве. Ведь ни для кого не секрет, что датчане, норвежцы, свеи молятся Господу только для вида, а сами по-прежнему носят обереги Одина и Тора? К чему привели старания Олафа Святого? Князя Готшалка? Эдуард Исповедник достиг немного бо2льших успехов, и все равно саксы грязны, невежественны и тупы! Я должен способствовать проникновению света истинной веры на Британские острова! Что может помочь этому больше, чем войско Вильгельма, герцога Нормандского?

      – Я не спорю, отец мой…

      – Так в чем же дело?

      – Новгородец поднимет шум. Он не захочет плыть в Байе.

      – Высади его на ближайшем острове.

      – Отец мой… – нерешительно проговорил гамбуржец. – У словен, а в особенности у новгородцев, есть присловье: уговор дороже денег. А мы с ним сговорились торговать в портах Варяжского моря…

      – Нарушай договор, сын мой. Смело нарушай, – тоном, не терпящим возражений, распорядился Бернар. – Господь простит тебя. Я буду молиться за тебя. Мы вместе помолимся. Да что там! Можно ли наказывать верного сына римской церкви, если он нарушил слово, данное иноверцу?

      – Но русичи христиане…

      – Они неправильно толкуют третий Символ веры. Следовательно, близки к греху ереси. Предложи ему краткую остановку в Хедебю. Если откажется, выброси его за борт.

      – Но, святой отец…

      – Оставь колебания, сын мой! Ибо не для личной корысти ты действуешь, но ad majoram Dei Gloriam![7]

      Монах размашисто перекрестил морехода. Протянул руку для поцелуя.

      Гюнтер не отличался излишней набожностью, но хорошо понимал, откуда можно извлечь наибольшую прибыль. И дружба с новгородским купцом не шла ни в какое сравнение с дружбой со всесильной церковью римской.

      Вратко по обыкновению проводил едва ли не полдня, перегнувшись через борт и разглядывая воду, волны и чаек, падающих

7

К вящей славе Господней! (лат.)