Добрый царь Ашока. Жизнь по заветам Будды. Джеймс Перкинс

однако юноша схватил ее за руку. «Нам не жить в разлуке, – вскричал он, – ты умрешь без меня, а я без тебя, так дадим волю своей любви! Пусть твой поцелуй убьет меня, но я умру счастливым».

      Она пыталась возражать, но он с такой страстью убеждал ее, что Белая Лилия сдалась. Она и сама не могла более противиться любви. Они пошли в беседку в густых зарослях плетистой розы и там познали свое короткое счастье…

      Их нашли только на следующий день. На мертвом лице юноши-садовника застыла улыбка; лицо Белой Лилии, напротив, было искажено от муки. Она убила себя точным ударом кинжала в сердце, ее смерть была легкой, – так что мука, запечатлевшаяся на лице Белой Лилии, не была следствием предсмертной агонии.

      Богиня Кали и ее служительницы

      Когда государю доложили о происшедшем, он вначале не поверил, а после пришел к выводу, что Белая Лилия сошла с ума от аконита, который наполнял ее кровь и проник ей в мозг. Государь распорядился похоронить Белую Лилию на заброшенном кладбище за городом; в ту же яму положили и тело юноши-садовника. Всю эту историю было велено держать в строжайшем секрете, однако слухи о ней распространились среди народа. Кто-то осуждал Белую Лилию и ее возлюбленного, кто-то восторгался ими.

      Прошли годы, время стерло могилу с лица земли, и теперь никто не скажет, где похоронены Белая Лилия и бедный юноша.

      – Но я отклонился от своего рассказа, – я хотел поведать тебе о двух собаках и воздаянии, – спохватился отшельник. – Прежде, все же, скажу еще об одной женщине, которая имеет некоторое отношение к моей истории. Это была молодая вдова, у которой я поселился: я был ее дальним родственником. Кроме меня в доме жил ее дядя со своей женой. Старик был глух, как пень, и страдал сонливостью – вечно спал где-нибудь в тени. Его жена в молодости была красива, как роза, и стройна, как лань, но к старости обрюзгла, растолстела и стала на редкость безобразной. Верно подметил мудрец: «В природе мерзкая гусеница становится прекрасной бабочкой, но с женщинами – все наоборот».

      Несмотря на свое безобразие, она по-прежнему считала себя красавицей; каждое утро подолгу красилась и взбивала свои жидкие волосы, а потом надевала яркие покрывала. Соседи втихомолку посмеивались над ней, но в глаза восхищались, – она принимала это за чистую монету.

      Впрочем, старики были безобидны и по-своему добры, чего нельзя было сказать о вдове. Воспылав ко мне страстью, она чуть ли не силою затащила меня в свою постель, а после прозрачно намекала, что была бы не прочь выйти за меня замуж и закатывала мне сцены ревности. Долго я терпел все это, но, в конце концов, ушел от вдовы; из-за нее, а также от пресыщения любовными забавами, я стал испытывать отвращение к женскому обществу. После я понял, что такова была моя судьба: если бы вдова была добра и терпелива, я, возможно, женился бы на ней, стал домохозяином и отцом семейства, – и тогда прощай светлый путь познания!

      Итак, первая страсть, которую я испытал, была любовная. Второй страстью стало тщеславие… Да, но где