Приснись. Юлия Лавряшина

выстоять против мира, который настаивает, чтобы мы перестали быть собой. Через секунду она снова утыкается в книгу, но возникшая между нами связь уже не исчезнет, мы обе это понимаем.

      На Эмилию эта энергетическая нить действует точно разряд тока – она начинает мелко подергиваться, словно сама поняла, какими жалкими выглядят все ее потуги забраться на чужой пьедестал. А слезать на глазах у всех неловко.

      – Ну как хотите, – бормочет она, обглаживая свои бедра. – Каждому свое.

      – Написали фашисты на воротах Бухенвальда…

      Эмилия взвивается, смотрит на Профессоршу волчьим взглядом:

      – Что ты сказала?!

      – Исторический факт. Перевод латинской фразы suum cuique… Нацистам она пришлась по душе, вот они и использовали ее в качестве девиза, чтобы заключенные лицезрели ее каждый день и не сомневались, что заслуживают такой участи.

      – А я тут при чем?!

      – Ты? А разве о тебе речь?

      Мне слегка не по себе от того, что Вера Константиновна так откровенно издевается над Эмилией. Умному человеку не к лицу унижать глупца, он уже обижен природой. И как бы Эмилия ни хорохорилась, вряд ли ей в радость заканчивать жизнь в доме престарелых.

      Вспомнив, что купила для папы новый набор маленьких шоколадок к вечернему кофе, я вытаскиваю его из сумки, открываю и протягиваю Эмилии:

      – Угощайтесь! Давайте поднимем настроение.

      Кажется, она не сразу понимает, чего я хочу от нее, смотрит на меня, потом на шоколад и снова поднимает глаза:

      – Это мне? Спасибо…

      Но вожжа снова попадает ей под хвост, и она добавляет:

      – Мне с моей фигурой не повредит!

      Но я уже направляюсь к Профессорше:

      – Прошу вас!

      – Благодарю, – цедит она. – Мне нельзя – диабет.

      Мне тут же вспоминается чудесный фильм «Шоколад» и героиня Джуди Денч, которая предпочла сладкую смерть, но Вере Константиновне я об этом не говорю. Она вправе сделать иной выбор.

      – Извините. – Я прячу шоколад в сумку. Не жевать же на глазах у диабетика!

      Хотя Эмилию ничто не смущает, она, причмокивая, смакует каждый кусочек. И мечтательно тянет:

      – Вот она – дольче вита…

      Мне с трудом удается удержаться от смеха!

      А небольшой зал уже заполняется нарядными старичками, вызывающими у меня нежность, и я охотно беру гитару. Некоторые выглядят смущенными, будто пришли на первое свидание. Они бросают по сторонам короткие взгляды, пытаясь заметить – интересны ли кому-нибудь? Полчаса назад все эти люди ужинали в одной столовой, а сейчас ведут игру, понятную каждому, притворяются, будто встретились после долгой разлуки.

      – Зинаида Николаевна, чудесно выглядите!

      – Благодарю вас, Андрей Никифорович. Как ваш артрит?

      – Вашими молитвами… Так что, мы сегодня с вами тряхнем стариной, а?

      – Ну о чем вы? Какая старина?

      – И впрямь, о чем это я?

      Ни к чему не обязывающие фразы порхают по залу, заставляя Профессоршу