Приснись. Юлия Лавряшина

отвечает он не слишком любезно, и мне становится неловко за него. Тон значит для меня куда больше слов, может, потому что я всю жизнь занимаюсь музыкой.

      Похоже, эта дама тоже – у нее длинные чуткие пальцы. Сцепив их на колене, она погружается в задумчивость, и это уже само по себе необычно: не достала ни телефон, ни книгу… Я невольно начинаю разглядывать ее и прихожу к выводу, что лет тридцать назад она была чудо как хороша! Сейчас овал лица оплыл, шея стала дряблой, веки набрякли, сузив глаза, в темных волосах седина… Но в моем возрасте мужчины наверняка не могли оторвать от нее взгляда.

      Наверное, потому, что все происходит во сне, я внезапно чувствую ее досаду: стареть больно. Отвыкать от комплиментов, увиливать от любых зеркал, лишь бы не увидеть своего отражения… Ускользающая красота ранит больнее, чем врожденная некрасивость, с которой успеваешь сродниться. А эта женщина привыкла к восхищению, которое старость растапливает, как льдину, погружая в стылую воду разочарования. И другой опоры нет…

      – Вы пианистка? – неожиданно спрашивает Макс.

      Едва заметно вздрогнув, она поворачивает к нему слегка ожившее лицо. Улыбка молодит его, подтягивая кожу.

      – Верно. Вы бывали на моих концертах?

      – Каюсь, не бывал.

      – Как же вы…

      – По рукам.

      Она невольно вытягивает суховатые руки с коротко остриженными ногтями, разглядывает почти с отвращением – на потерявшей упругость коже проступают пигментные пятна.

      «Скажи ей! – умоляю я Макса. – Что тебе стоит? А ей этих слов хватит на неделю! А может, на остаток жизни…»

      Только Макс меня не слышит, в его голове толкутся свои мысли.

      – Не могу сказать, что очень люблю музыку, – бормочет он, отведя глаза.

      – Почему же вы проводите время здесь? Эта улица – музыкальный поток.

      – Мне нравится наблюдать за музыкантами. Они забавные. Извините!

      Только сейчас она замечает его Canon:

      – Вы фотограф?

      – Любитель. Мечтал стать профессионалом, но…

      – Бывает.

      Меня пронзает обидой, которую испытывает Макс, даже сердце сбивается с ритма. Он резко поворачивается к соседке:

      – Думаете, мне таланта не хватило? Видите во мне лишь смазливого бездаря?

      Такой напор пугает ее, и мне кажется, что сейчас эта дама просто сбежит… К моему удивлению, она не двигается с места и спрашивает с сочувствием:

      – Нелегко вам, да? Мне известно, что значит быть заложником своей красоты… Никто не верит, будто ты обладаешь чем-то значительным, кроме своего лица. Шепчутся за спиной, сочиняют грязные сплетни. Добьешься чего-то, скажут: явно через постель… Останешься никем, позлорадствуют: мол, ничего из себя не представляешь, просто хорошенькая мордашка.

      – Вы тоже с этим сталкиваетесь?

      Ее смех похож на шелест нот:

      – Уже нет, к счастью! Теперь меня воспринимают всерьез, в этом преимущество старения…

      «Ну скажи!