Лекарство. Родион Александрович Вишняков

только рада. Это послужит дополнительным поводом не вести диалог открыто. – Все намного хуже, чем ты надеешься. Потому что надежда тоже умерла.

      В трубке повисла долгая пауза.

      Катя закрыла глаза.

      «Почему он мне не чужой?!»

      – Антон…

      – Все хорошо, – глухо ответил он. – Я справлюсь. Не переживай. Спасибо тебе.

      – За что?

      – За то, что это именно ты. Я знаю тебя и верю, что ты делала все, что можешь. Мне пора. До встречи.

      – До встречи, мой друг. Пиши.

      Приятный, бархатистый голос Антона с шумом аэропорта на заднем фоне оборвался, сменившись коротким сигналом оконченного диалога.

      Холодова положила телефон на стол и какое-то время молчала, глядя на погасший экран. Хотелось написать ему. Позвонить еще раз и снова услышать его голос. Но сейчас это будет лишним: Антону надо дать время.

      Антон Кобзев выключил телефон и небрежно отбросил его на шершавую поверхность столика небольшой кафешки аэропорта. Где-то в глубине подсознания всплыла смутная фраза о том, что боги, лишая людей любви, испытывают, тем самым, своих подопечных на прочность. Выбирают самых достойных.

      Но чем? Чем он так отличился перед богами всех языческих пантеонов и мировых конфессий вместе взятых?!

      – А как он называется?

      – Индийский. – Теплая мамина рука сжимает ладошку маленького Антона.

      – А это самый большой океан?

      – Нет. Самый большой – это Тихий.

      – А его так назвали, потому что он самый спокойный?

      – Нет. Он самый неспокойный, и на нем чаще всего бывают бури. Но в тот день, когда его исследовали, он был очень тихий, поэтому его так и назвали…

      – До сих пор не могу понять.

      – Чего ты понять не можешь? – Горячие спросонья руки ложатся на плечи и, проскальзывая вперед, скрещиваются на груди. Стоящая позади него Ира нежно прижимается.

      – Смотрю на себя в зеркало и удивляюсь: что ты во мне такого нашла?

      – А тебе и не надо понимать. Просто я тебя люблю.

      – И я тебя люблю…

      – Катя, скажи так, как есть. Я смогу все понять и пережить.

      – Ты прав. Все намного хуже, чем ты надеешься. Потому что надежда тоже умерла…

      Он открыл глаза.

      Три дня назад очередной звонок маме принес неутешительную весть: женщина попала в больницу с воспалением легких. И, если бы не Катя, работающая в той же самой ГКБ, Антон, наверное, сошел бы с ума от переживаний. Его, уже собиравшегося вылетать к матери, остановила Холодова, принеся неутешительную новость о переводе Людмилы Сергеевны Кобзевой в отделение реанимации и интенсивной терапии в связи с резким ухудшением состояния.

      – Сейчас ты ей ничем не поможешь, – резонно заметила девушка. – Будешь только еще больше волноваться.

      – Тогда я буду тебе звонить.

      – Конечно.

      Антон вздохнул. Сегодняшний день стал продолжением начавшегося вчера кошмара, буквально за несколько часов перевернувшего все то, что он успел накопить в жизни