Дневник Великой Отечественной Войны Боровиковой Александры Никифоровны. Андрей Анатольевич Орлов

когда же будет конец.

      Какое-то сегодня безразличие к жизни, никакого интереса, хочется плакать и плакать.

      Такие переживания бывают у меня всегда, после оставления какого-нибудь города.

      Наверное, фашисты ловятся сейчас за каждой мелочью в городе.

      Не могу выразить, какая злоба у меня на них.

      Погода серая, пасмурная, на душе кошки.

      Ох, как надоело.

      Скоро диспетчерское. Тоже надоело.

      И зачем только собираемся, чтобы почесать языки.

      Забрали сегодня Осипова в Армию, хороший человек.

      Орлову, Плоткину, тоже повестки.

      Уныло на душе, ну, и пишу разную чехарду.

      От знакомого ничего, и я ему тоже ничего не пишу.

      Хорошо хоть кошка развлекает немного.

      В 12 час. пошла в столовую, встретила Миньсуарошвили (*Так читается по буквам, возможно фамилия другая), последний сообщил, что общежитие на Песочной полуразрушено от тонной бомбы, которая попала в деревянный домик, где всегда стоял мотоцикл.

      Здание общежития, говорит, всё перекосило.

      Когда он сказал, я чуть не заплакала.

      Такое здание, прожить в нём 4 года, считать родным, где разделялись радости, и горести студенческой жизни.

      Да, сволочи, из сволочей, эти гитлеровцы.

      Какие неприятности и жертвы народу.

      Убито на смерть, говорит, человек 6, ранено человек 18.

      Не знаю, что нашло на нашу Фабрику.

      В 14:40 «В.Т.».

      Я была в это время на бревёнке, скорее пошла к себе.

      Погода была пасмурная, выгодная для воров-фашистов.

      Забралась на свою голубятню, и сижу у телефона, как обычно.

      А мой котёнок спит на койке, свернувшись клубком.

      С вышки сообщают, что летит самолёт в направлении Завода Ленина.

      Рабочие удрали в бомбоубежище.

      Вот, села, как обычно, к окну, и думаю, если в эту трубу попадёт бомба, то мне попадёт кирпичом, если – в другую, тоже.

      Сяду я сегодня в уголок.

      Так и сделала.

      Вдруг слышу, треск, сотрясение здания, осыпалась штукатурка, вылетели рамы, открыло двери, и т. д.

      Хорошо, что скоро убрали рабочих.

      Сволочь, Гитлер, бросил бомбу на мой цех.

      Дверь из кабинета тоже полуоткрыта, но открыла я её с трудом, от вылетевшей рамы в коридоре припёрло дверь.

      Лестницы все завалены штукатуркой, рамами, ни одной ступеньки.

      Я пошла вниз, и чуть не убила Рыбушкина полетевшей рамой.

      Спустилась вниз, смотрю, стоит весь в крови.

      Поднимаюсь снова вверх, и только тогда не узнала своего кабинета.

      Рамы вылетели, портреты на полу, стены, как решето, кругом дыры.

      Взяла трубку, и сообщила в Штаб, что у меня авария, и вдруг, слышу – телефонная связь прервана.

      Тогда решаю бежать в Штаб.

      Спускаюсь по лестнице, на животе пролезла в дверь, так как она была вся завалена обломками, поднимаюсь на эстакаду, на ноги, смотрю, цех объят огнём, уже работают пожарники.

      Я встретила Попова, затем вернулась к верху, забрала с собой свои пожитки (платья 2–3, и боты), снесла в бомбоубежище.

      Раза три я сползала в кабинет, забрала