Бывший папа. Любовь не лечится. Вероника Лесневская

на мое молчание, Богданов со сталью в голосе выплевывает: – Впрочем, если тебе нравится жить наполовину, то медицина здесь бессильна.

      Откидывается на спинку скамейки, едва заметно дергает коленом, проявляя нервозность, и отворачивается от меня, делая вид, что заинтересовался пустой аллеей, уходящей вдаль. Пока он пытается успокоиться, я обнимаю и ласкаю его взглядом, раз уж никогда не решусь сделать это физически.

      Стойкий, смелый, целеустремленный, доктор Богданов всегда найдет выход из любой ситуации. Лишь однажды не смог…

      – Ты совсем не изменился, Назар, – говорю без обиды, но с тоской. Я соскучилась по бывшему мужу, по всем его недостаткам, которые он умело превращает в достоинства, по его железному характеру. – Такой же грубый и жесткий, как раньше.

      – Ты тоже. Такая же упрямая. Однако… – прищуривается, восстанавливая со мной зрительный контакт, который наносит мне удар под дых, – мне всегда казалось, что ты сильнее. Почему сейчас сдалась?

      Если бы мы были женаты, он бы обнял меня и утешил. Богданов хоть и славился цинизмом и безэмоциональностью среди коллег-медиков, но дома был внимательным и ласковым мужем. Однако теперь вместо прикосновений нам доступны лишь слова.

      – Сломалась, Назар, – признаюсь на шумном выдохе. Проглатываю подступающий к горлу ком. – Во всех смыслах.

      – Так я отремонтирую, Надь, – убеждает меня с надрывом. – Доверься мне.

      Слабо улыбаюсь сквозь слезы.

      Однажды Назар мне рассказывал, как ему удается абстрагироваться от человеческих страданий и сконцентрироваться на своей работе. Он воспринимает пациента, как сложный механизм, который ему предстоит починить. Разобрать, изучить, выкрутить один винтик, заменить новым. Четко по схеме. Как это делает автомеханик или слесарь. Идеальный подход, который разбивается вдребезги, когда на операционном столе… близкий родственник.

      – А как же принцип Богдановых не лечить своих? – тихо напоминаю.

      – Мы с тобой никто друг другу, – будто в набат бьет, и я вздрагиваю. – Холодно? – Назар подается вперед, накрывая мои ладони своими.

      Лед между нами трескается.

      * *

      – Не знаю, холода я тоже не чувствую, – горько усмехаюсь, невольно тронув пальцем его обручальное кольцо, и замечаю, как тлеет жалость на дне черных зрачков. Именно там, где когда-то полыхало восхищение. Лучше бы он дальше злился на меня, ведь то, что происходит между нами в эти секунды… невыносимо и унизительно.

      Высвобождаю руки и, не обронив больше ни слова, отворачиваюсь. Мне даже смотреть на него больно, не то что касаться.

      – Да, я упустил этот момент. Тебе надо одеваться теплее, а особенно укутывать ноги, – хмурится, возвращая себе ледяную маску. Словно очнувшись ото сна, резко поднимается. – Я принесу тебе плед, подожди здесь.

      – Не переживай, не сбегу, – небрежно бросаю с понятным ему черным юмором.

      Легкий ветерок треплет волосы, выбившиеся из хвоста, невесомо скользит по затылку, будто