42-й градус. Проклятая. Татьяна Волчяк

Склонился над ним и вынул оттуда стеклянный бутылек. Я отшатнулась. Откуда? Стекло запретили и уничтожали как колдовство.

      – Так ты правда магией пользуешься? – изумилась я, глядя во все глаза, как он аккуратно держит бутылек с темным содержимым и садится на место.

      – Не я, твоя мать пользовалась. А склянка еще с давних времен…

      – Что? – мне стало дурно.

      – Сядь, расскажу, что знаю, и после этого ты наконец уберешься отсюда, времени у тебя мало.

      ***

      Я бежала от дома Мазника, не оглядываясь. В голове все смешалось, не осталось прежнего мира. Точнее, он был на месте, все тот же унылый, тратящий последние крупицы своей силы, жаждущий помощи – чтобы кто-то влил в него энергию для цветения. Но в груди моей теперь разливался пожар обиды и непонимания из-за слов человека, любившего мою мать. Мазник сам не знает причины всего, но несмело предположил, что не в магии дело. Возможно, лишь косвенно в ней, а начало – темное и ему неизвестное.

      Я бежала, не видя перед собой никого и ничего, а в ушах – звон от голоса хозяина увеселительного дома:

      – Любил я Белянку. Ой как любил. Пришла она, тебя в платке укрывая. Захотел ее к себе взять. Так она ладонь свою к щеке моей приложила. Погладила. Мне так спокойно никогда не было. Тогда и решил, что никому не дам обидеть ее. Совсем люди озлобились, а от нее доброта идет. Сокровище такое самому нужно, – засмеялся Мазник, вспоминая знакомство с мамой.

      – Знаю, чем вы занимались, – фыркнула я. – Ходил к ней любовником.

      – Тю… дура! Она меня и близко не подпускала. Я за ней, она от меня. Отца твоего любила, а я ждал, может, привыкнет.

      – Так вы же вместе были… закрывались там и…

      – И ничего между нами не было. Просила она меня о помощи, – приподнял бутылек. – Кровь ее это.

      – Ты совсем из ума выжил?! Смотрю, рассудок твой не на месте!

      Но чем больше он говорил, тем сильнее меня колотило. Такое придумать постараться надо. Врать Мазнику не к чему. Что ему с этого.

      – Уходить тебе надо. Клоку пришел ответ с севера. Казнить!

      Я споткнулась о рытвину на дороге, повалилась, зажимая в руке бутылек. На коленях стою, а мир кружится. Небо в глазах бежит, мысли скачут. Куда идти, если во все градусы сообщили обо мне. Поймать и голову с плеч!

      – Недоумки, выродки несчастные! – со всей силы в землю кулаками ударила.

      Спохватилась о целостности стеклянного бутыля. Темный багряный порошок, от которого по коже гадюки ползают. Высушенная кровь матери. А в голове слова Мазника шумят, не успокаиваются:

      – Не знаю, для чего она это делала. Мне не сказала. Но просила, если случится плохое, отдай дочери. А теперь, Солька, не тяни. Беги. Может, еще и свидимся.

      Поцеловала в лоб дядьку, а он мне из-под стола три клубня картофеля достал и в корзину кинул:

      – Мне не надо, а тебе, помню, понравились…

      Разревелась я. Поливаю сухую землю слезами. Пар поднимается. В груди дыра сквозная. Будто душа в крошку разлетелась, песчинки летают и не могут на место встать. Вертятся в вихре от слов Мазника,