Немилосердные лета. Наталья Аришина

она чуть-чуть кокеткой.

      Живой питон служил горжеткой.

      Бродячий пес кормился с рук.

      Был суетлив ее досуг.

      Следя глазами за удодом,

      в саду обедала с уродом,

      за стопкой местного вина

      обласкивая горбуна.

      Удод был птицею пригожей,

      в полете с бабочкою схожий.

      Имел дятлоподобный клюв.

      Она любила привкус клюкв,

      развесистых в любой причуде,

      и то, что пенилось в посуде,

      и самовольство и размах

      пошире, чем в моих стихах.

      Я, соглядатай бледнолицый,

      смотрю, как лакомится пиццей

      приблудный пес, брезглив и дик.

      А у нее и срыв, и тик,

      и жаль ее ль, себя ли жальче,

      и перстень иль нечистый пальчик

      подманивает. Стыдно мне.

      И бездна горечи в вине.

      И забродил инжир на блюде.

      И больше ничего не будет.

      И мой вот-вот наступит срок,

      бесспорный, как вина глоток.

      Невольно с ней я разделила

      инжир, лиловый, как чернила.

      И к трезвой памяти приник

      ее бредовый черновик.

      Увы мне, в городской пустыне

      я все еще трезва поныне,

      и все никчемней мой досуг.

      И пес не кормится из рук.

      И общий градус жизни убыл.

      И перстень закатился в угол.

      Как охраняют твой покой

      сады за огненной рекой?

      Архив

      N. N.

      Стихи отмечены с друзьями перепалкой,

      неистребимою проблемой долгостроя,

      но обрываются на теме самой жалкой,

      не замолчать ее: видна, как паранойя.

      Вот вам все прелести общения с архивом,

      на произвол судьбы оставленным хозяйкой.

      Я не наследница! – скажу почти с надрывом, –

      не архивистка, не подруга, не всезнайка!

      Я не бездельница – посмертный том составлю

      с подсказкой, с датами, с учтивым послесловьем.

      Смолчу, где надобно, постыдной не ославлю

      страстишкой, спрятанной под смертным изголовьем.

      Часть третья. Проза

      Воспоминанья зарифмую. Мемуарная повесть

      Всё это, честно говоря, я пишу всё же как литератор, а не как человек, который зовет что-то обратно.

Юрий Олеша

      Глава первая

      Утро. С погодой – не совсем ясно. Все окна нашей с Ф. квартиры выходят в переулок и упираются в два неоднократно на нашем веку менявших свой облик дома. Тот, в котором жил главный редактор «Воплей» (журнал «Вопросы литературы») Лазарь Лазарев и в который наведывалась наша с Ф. подруга Таня Бек, кажет нам глухую когда-то часть боковой стены. К ней примыкает здание бывшего Минтяжмаша. Наш с Ф. дом «литературный». В тридцатые годы три этажа стойкого старинного подворья надстроили двумя этажами под кооператив драматургов. Знаменитости давно вывелись, и теперь литературу представляем только Ф. и я.

      Не то чтобы я прячу своего спутника за литерой. Так привыкла именовать в