Разрешаю любить или все еще будет. Петр Сосновский

нет!– ответил я и после решил – с рыбалкой нужно прекращать, хоть мне доставляло удовольствие ходить на пруд.

      – К черту карасей, что мы не найдем себе занятие интереснее?– выдал я ему. – И мы нашли. Стали ходить в лес. Лес был нейтрален и действовал на Фокова успокаивающе. Он не стремился забраться на дерево и спрыгнуть с него.

      Сейчас я был в затруднении, не знал, что предпринять, как помочь Фокову – отвлечь его от мрачных мыслей. Поступок Жени – попытка броситься в глубину, в глубину, которая его всегда манила, не увенчался успехом. Судьба дала ему шанс – жить! Но, хотел ли он жить? Вот в чем вопрос!

      Я, ни раз, представлял себе, как беру веревку, бросаю ее через перекладину и закрепляю, затем делаю петлю… – и, не мог – мысленно отпрыгивал. Меня опасность пугала. Но только не моего друга. Что он только не вытворял, чтобы пощекотать себе нервы. Однажды я с ним собрался в город, и мы ожидали электричку. Женя, едва завидев состав, тут же стал у самого края платформы. Я попытался его оттащить, но куда там.

      – Да не бойся ты, – закричал мне Фоков. – Я хочу себя проверить. Мне важно знать – есть у меня в сердце страх или нет его.

      – Ну и как? – спросил я его чуть позже. – Ты проверил и довольно! Так больше не делай!

      Однако переубедить Фокова я не мог. Он был упрям. Я не знал, что Женя чувствовал после того, когда перекладина, соединяющая стропилы, на которой была завязана веревка, обломилась. Муку, что не повесился? Или радость – оттого, что остался жить. Радости на лице у Фокова я не увидел. Это меня и беспокоило. Отец заметил мои переживания по поводу Жени и спросил:

      – Ну, как твой друг? – и, не дожидаясь ответа, продолжил:

      – Суицид дело серьезное. Обычно желающие свести счеты с жизнью и оставшиеся жить – плохо кончают! Конечно, все зависит от того, какой будет жизнь. Если проблем не будет, серьезных проблем, может все и обойдется, а так не долго и в «дурдом» переселиться. Там таких полно.

      – Плохо! – ответил я. – Плохо.

      – Не оставляй его! – сказал отец. – Будь чаще с ним рядом. Он не должен надолго оставаться наедине с самим собой.

      Я был солидарен с отцом. Фоков нуждался во мне. Раньше Женя бегал ко мне, теперь я бежал к Фоковым. Мне у них не было комфортно. Да и ему самому я думаю тоже. Идеальный порядок сковывал все мои мышцы. Я даже говорить во весь голос не мог. Если говорил, то, чуть ли не шепотом.

      Лидия Ивановна, мать Жени, впуская меня в дом, всякий раз останавливала, и благодарила:

      – Спасибо Юра, ты настоящий друг.

      Ну, как я мог бросить парня. Мы всегда с ним были вместе. Еще рядом была Ната. Светлана не в счет. Она редко радовала нас своим вниманием.

      Женя на улицу не выходил, даже во двор, безвылазно сидел в четырех стенах дома, и я чтобы его хоть как-то отвлечь от грустных мыслей, распинался, рассказывал другу всевозможные истории о ребятах: про Семена, Светлану, Виктора, Надежду – веселил словом. Фоков веселиться не хотел – слушал мои истории, пропуская их мимо ушей. Это было очевидно. Однако что-то все-таки