Обречение. Владимир Уланов

y-line/>

      ***

      Нарисованная ярко-жёлтым мелом дверь не поддавалась. Ощущение тупика прижимало голову к груди и разгоняло сердце. Пробуждение было тяжким. Не проницаемые тёмно-зелёные шторы сочились бледным, не уверенным рассветом слабого дня. Спальня наполнялась одиночеством, оно ожило и уверенно заняло сначала душу, а затем всё пространство дома.

      Я закрыл глаза, заткнув уши, глубоко вздохнул. Утреннее сонно—ненужное перевозбуждение не позволяло шевелиться, всякое касание только усугубляло сладостное томление, вывихивая сознание. Моё восприятие нас было бесплотным и сухим. Раздвинув шторы, окунулся в боковое солнце. Оно смягчало неустроенность Мира.

      Красноватые тени на зелёной траве, спустившись с неба, искали опору на земле, повторяя ежедневный путь, не узнавая свою проторённую дорожку. В их неторопливом перемещении к солнцу была некая обречённая привязанность.

      Зависимость от источника тепла и света рождало во мне глубокую очень личную симпатию. Тем временем суть моя угомонилась, незаметно превратясь в необременительную физиологию. Сон исчез из памяти, примирив с бытиём, зачеркнул день вчерашний.

      Эмоции ушли в ночь, хлопнувшая дверь поделила жизнь на неравные части. Прошлое было смутным и далёким, исчезающим, оно рождало ощущение собственной вины и безысходности. Вчера за порогом острая злость ушла вслед за человеком. Обернувшись, она не взяла её с собой, внезапно обозначившаяся спина молила о помощи через прощенье.

      Не подвижная тупость моего заднего ума, моментально обезобразила нашу жизнь. Из всеобщей пустоты окружающего мира, я вытащил самое искажённое место и жёстко внедрил его между нами, на миг исказив своё лицо, и чувства. Всё было очень глупо, почти по детски выстроено на обидах, при полном отсутствии взаимопонимания.

      ***

      Горячий душ оживил тело. Не управляемая сущность опять восстала, живя своей не нужной за кулисной жизнью. Неужели её обрадовал резкий звук хлопнувшей двери и уходящий в ночь одинокий силуэт женщины. В том мало приемлимом существовании найти место и возможность ухода от саморазрушения, было просто немыслимо. Оно всё было ошибкой, растянутой на долгие годы. Тупые бесконечные вечера. Пошлая дежурная тряпочка ловила убегающую жизнь, и мир, становившийся совсем плоским.

      Нелепая противоприродная возня отнимал у моего Эго краски восхищения. Я брёл по болоту в тяжёлых спадающих калошах, увязая на ровном месте. Процедура проверки на герметичность методом надувания из, очень личной игры, превратилась в пошлую обязанность.

      Тишина исключала взаимность. Полный мрак начинал возбуждать через возможность грешных фантазий. Руки мои превращались в протёртые локти, пальцы хватались за простынь в поисках ответа, но он умер по нашей взаимной просьбе. Это была мольба разнополых идиотов.

      Мы рождены, одарены, оснащены и приданы. Убийство себя мозгом, через гибель единственного на всём свете другого, есть верх самокончины. Неданное нам взаимопроникновение перечёркивало всю эволюцию поколений.

      Меня крайне волновало женское тело, не просто, а в принципе. Его анатомические секреты должны быть преподнесены и стать сокровенной тайной в дивном сочетании с моим предназначением.

      В размышлениях и грёзах уже взрослых лет, запуская сей образ в святую память о моей Джульетте, я отделить себя не мог от нас. Исчезнув в лунном свете дня, она не отрывалсь от меня. Я болен ей. Её касанья лёгких рук держали много раз на крае обстоятельств.

      ***

      Рядом со мной жило своей жизнью удивительное создание. Точёный профиль открывался мне только упрямым поворотом головы. Роскошные волосы стыдливо прикрывали вне одеяльную часть, покрывавшуюся мурашками при моём прикосновении. Я увядал совершенно не доласканный, почти целомудренный. Её пальцы замирали, опустившись чуть ниже груди, поцелуи были просто не приняты. Всё шло против природы, а она удалялась от нас, не оборачиваясь.

      ***

      В остальном, человеческом плане, дни верстались как бы очень обычно. Мы рядом, но не вместе, передвигались по жизни, наши руки иногда соприкасаясь, крупно вздрагивали. Глаза, натыкаясь на препятствия, быстро тухли, уходя в себя. Общаковый быт не напрягал, потому, что он не был общим. Завтрак, как и прочие приёмы пищи, превращался в поочерёдно-совместные хлопания дверцей холодильника и топтание около раковины.

      Некоторые неудобства являл собой совмещённый санузел, однако сдвиг по времени не сложных функций и чёткое соблюдение графика частично решали и эту проблему. Носки и трусы стирал сам. На пред-ложение относить их в химчистку реагировал болезненно, внутри се-бя. Только теперь, стоя перед зеркалом, я понимал степень своего обожания тебя через пустоту одиночества, оно становилось моей уродливой тенью.

      Бездонный ужас потери, сродни смерти. Внимательно вглядываясь в себя, я чувствовал мрак за спиной и холод в безразличном доме. Ладони, грудь, колени безразлично сияли ярко – жёлтой краской.

      На грани помешательства я бросился искать ту дверь из сна. Как