Ни имён, ни примет. Ирина Пименова

ни угрозы. Она подумала, что кто-то должен ее искать. Хотя бы, чтобы узнать, как она доехала с дачи. Она всё думала, как попросить помощи, ну у кого-нибудь, как сказать, что ее удерживают и собираются куда-то вести.

      Ее заторможенное состояние продлилось до вечера, голова и ноги отяжелели. Она стала думать, что они ее чем-то ударили, когда вырвались из туалета, она просто не помнит этого.

      Вдруг Яра задумалась: «А где второй? Их же двое было, абсолютно одинаковых, как один».

      Спросить она не решилась.

      На следующее утро, чуть более ветреное, он пришел к ней в комнату и сказал, чтобы она оделась, подготовилась к поездке, и дал ей таблетку. Таблетка была не очень большой, белого цвета, без названия на оболочке.

      – Проглоти ее, если хочешь, чтобы всё было хорошо, – сказал человек угрожающим тоном, глядя на нее пристально всё тем же проникающим, как нож, взглядом.

      Она сделала неловкое движение, и таблетка упала на одеяло, но все-таки не укатилась. Она подобрала ее и держала в руке. Он отвлекся на минутку, и она закинула ее за изголовье кровати, сделав вид, что положила в рот и проглотила.

      В полутемную комнату, сквозь зашторенное окно, попал яркий луч света. И этот день обещал быть солнечным.

      Они собрались, вышли во двор и сели в машину. Совершенно не осознавая, зачем и куда ее везут, она, как в тумане, огляделась. Никого не было этим ранним утром во дворе.

      По дороге оказалось, что они заедут на какую-то турбазу, где в большом парке, бродило много незнакомых людей, никто не разговаривал друг с другом. Встревоженные, они с потерянным видом перемещались между деревьев по тропинкам, будто забыли что-то и пытались отыскать пропажу. Буквально каждый метр был увешан камерами наблюдения. За ними пристально наблюдали.

      Вдруг Яра увидела маму, та торопливо шла к ней.

      – Ты где пропадаешь? – Яра почувствовала, что происходит что-то неладное: ей стало понятно, что открыто говорить нельзя, кричать и бежать тоже.

      Они присели на скамейку. У мамы в руках была свернутая газета. Яра взяла ее и на полях стала писать ручкой, откуда-то взявшейся на скамейке: «Мама! Меня удерживают насильно и куда-то увозят. Помоги!»

      Мама прочитала. В этот момент луч солнца озарил черты ее лица, обычно мягкие, но сейчас оно осталось нейтрально задумчивым. Слегка кивнув, она вдруг встала и пошла прочь. Яра не последовала за ней, только смотрела, как мама, не торопясь, удаляется. Мама была одета в светлую юбку-миди из легкой джинсовой ткани-шамбре, край которой шелестел и немного переливался на солнце при ходьбе, и белую летную блузку, на ногах – летние белые босоножки на высоких каблуках, с перетягивающей щиколотки застежкой. Яра любила этот наряд, он стройнил маму.

      Сердцу почему-то немного стало полегче. Яра передала весточку, и, может быть, ей помогут.

      Вскоре многих из них собрали вместе на небольшой площади перед выездом из турбазы. Площадь имела три луча-дороги. Две из них являлись боковыми и шли вдоль невысокого, одноэтажного, очень длинного