Погребенные. Оушен Паркер

почти полгода. Купил ему и его матери билет из Нью-Йорка до Парижа. Оплатил отель. Целый месяц готовился к их визиту, но сегодня утром она позвонила и сказала, что они не приедут. Поменялись планы.

      – Вы женаты?

      Уставившись в пустоту усталым, поникшим взглядом, Робинс сделал глоток и пробормотал:

      – Развелись три года назад.

      – Почему?

      Он повернул голову в мою сторону и слабо, словно сожалея о том, что всё так получилось, улыбнулся.

      – Я не всегда хорошо умею демонстрировать свои чувства. И много работаю.

      – И ты жалеешь об этом до сих пор? О том, что вовремя не продемонстрировал, как сильно любишь её?

      Я спросила вовсе не потому, что строила планы на профессора. Просто в этот самый момент остро нуждалась в том, чтобы услышать, что не одна горько сожалею о многих поступках и решениях в прошлом.

      – В первый год. – Алекс задумался, откинув голову на спинку дивана. – В первый год жалел, но скорее не наши отношения, а самого себя, оставленного в пустой квартире.

      – Грубо, но честно, – ответила я, а потом обняла бутылку и повторила позу профессора, запрокинув голову.

      Вверху не нашлось ничего интересного: из обычного бетонного потолка торчали ржавые трубы, сползавшие по восточной стене. Со стороны западной стены приближалась тьма. Рабочий день сотрудников закончился и они, выключив свет, разошлись по домам, где их ждали дети, жёны или не понаслышке знакомая мне пустота.

      – Я честно хотел карьеру и семью, но теперь не уверен, что такое «честно» устраивает женщин.

      – О, профессор, не думала, что вы из тех, кто любит говорить о женщинах в общем. А как же индивидуальный подход?

      – Да-да, ты права, – тут же затараторил он, нервно поправляя очки. – Прости. Заговорился…

      – Расслабься, шучу, – с бурбоном во рту промычала я.

      – А, – растерянно замотал головой Алекс. – Я имел в виду, что моей жене не нравилось то, как честно и открыто я заявлял о роли карьеры в своей жизни. Мне следовало чаще врать. Говорить, что она – мой единственный и главный приоритет.

      – Главное не частота, а качество вранья, профессор.

      За это мы чокнулись.

      – Ну а ты почему одна?

      – Не знаю, – соврала я, не ожидая от Робинса интереса к своей личной жизни.

      – Можем закрыть эту тему, если не хочешь…

      Развернувшись, я передала ему бутылку. Пока Алекс пил, морщась от крепости алкоголя, я закурила прямо в кабинете, уверовав в то, что едва ли во всём Париже имеется хоть одна исправная пожарная сигнализация.

      – Вообще-то меня тянет на мудаков. Твой отец говорил, что это детская травма. Мой папаша проявлял холодность, предпочитая откупаться деньгами. Я выросла и подсознательно подыскиваю себе равнодушных, закрытых партнёров.

      За это тоже выпили. Молча. И каждый молчал о своём следующие пять глотков.

      На минус третьем этаже остались лишь мы и безмолвные, неживые статуи. От стойкого ощущения, будто они за нами