Поминки по Финнегану. Глава 1. Падение Финнегана. Авторский перевод. Джеймс Джойс

пока иносенс³³ с анаклитом играют в пучеглазный антипоп, листы живых в шниге деяний, анналы сами по себе задавая темп циклам событий великим и национальным, служат легкопаемо причиной как тому быть.

      1132 Р.Х. Люд похож на эмметов³⁴ или мурашек бредят по земликому шерохому Вальфиску³⁵ что лежал в Ручейке каком-то. Коровые пузырёвы ноя в Убланиуме³⁶.

      566 Р.Х. В ночь Огнидов этого года после потопа одна пезряшливая карга что имелкала прочную скоробность дляб тащить мертводерн с блотного мудозера под суростью своего Киша пока шарилась она дляб удовлетрусить свое коропытство и клянусь своей душалью но нашла она себе паинькуль смуглых ханжаков и иллегантных ботинок, так богатых аропатом. Мутные дела в Барьерфорде³⁷.

      (Молчит.)

      566 Р.Х. В ту пору там выпало что одна бронзолоконная дамочка горевала (собраласолясь³⁸!) потому что тот Лащенка ее любимец был похлещен у ней о́гром Певропом Пиусом³⁹.

      1132 Р.Х. По два сына в час рождались пока гудмана и его страдьмы. Сыновья эти звали себя Кэдди и Примас. Примас был каракульным и муштровал весь честной люд. Кэдди ходил в Таверну и написал о войхне и мари. Кробухи́е слова для Дублина.

      Где-то, по-родимости, в джиннеблийской дыре⁴⁰ меж предилювиозным⁴¹ и аннадоминирующим⁴² копиист должно быть сбежал со своим свертком. Козлявый потоп поднялся или лось предъявил ему или султрап всемиургный от всемонаивысочайнейшего эмпирейского (гром, в сумме) землеспряжения или датцы чужорливые трахнули по поклитому дверню. Писарецид тогда и там бывает отвращенным по стариков кодексу с пенёй покрываемой девятью марками или шестипильками в металице ради труда его шлака тогда как будет то опять и снова у нас в аррьере ариев эры, в качестве растрельтата военной и гражданской схватки, что одного гинекуру⁴³ прики́довели на эшафот за взятие той же самой пени суммы тайком путем сованья носа в ящики его соседа сейфа.

Захватчики. Матт и Ют пересказывают битву при Клонтарфе

      Теперь в конце концов это приискусстнутое и пелегромное или возмукающее или читкое подымим мы наши уши, глаза тьмы, от какого тома Либер Ливидуса¹ и (тох!), как возмирно миронично, сумратные дюны и смерцающиеся прогалины, самонятется бред нами во́тчизны нашей равнина! Тощий под кедром пастырь лежит со своей крюкой; молодой чолень при челани сестре щипет на возвратившихся зеленях; междев ее качающихся листников троеведница стимухлюет смирение; небод вечносеры. И вот так, тоже, ослиную ушность. Со стычек Медведона и Волосача подзернышники² оставались в Баллимуне³, мракскусная роза повыжегнала Козлотунские изголоди, двигубы сжали рвесте их у сладкого Руща⁴, городандия огоньколец, кобелючка и краснолючка вычестрилили майдолины Нокмаруна⁵, и, пусть и лишь б их за пояс, в течении хилиады перихелиганов, Форморы выебритли зужб Датчанам и Волопсы были изыдены Поджукателями и Джойнцы возвели хвалтуру к Нёбеусам зиждя на зыбях и Мал но'Зелен – детсный отец Города (Годично! Годично! И смехалёзы!), эти пактскрепляющие петлицы всё квадрилились сквозь века и дымок сейчас дымесся до нас, свеж и соткан-из-одних-улыбок как, в канун Убейвсехто.