Проклятие Вероники. Яна Розова

день не говорим. Как же я жалею, что так вышло. Катя, а ты веришь, что это не несчастный случай?

      – Это не несчастный случай. Он сам сделал это. Только я не понимаю, почему.

      Мы помолчали немного.

      – Рита, что-нибудь особенное происходило в последнее время?

      – Ну, я же говорю, что мы не разговаривали… – она попивала кофе маленькими глотками, сидя на краешке кресла, сдвинув коленки и опершись о них локтями.

      – Он ни с кем не ссорился?

      Рита выпрямилась:

      – Да, – с легким удивлением ответила она. – Ссорился. С этой, с Овсянниковой.

      – Кто она такая? У вас работает?

      – Она – дизайнер, – терпеливо, как идиотке, сказала мне Рита.

      – И что? – удивилась я. – Артем тоже был дизайнером.

      С некоторым даже возмущением посмотрела на меня Рита.

      – Ты что! Артем был архитектором. Дизайнеры ни черта не смыслят в том, чем зарабатывают! – безапелляционно рубанула она. – Они же запросто несущую стену могут в квартире вырубить, а потом три этажа дома просядет…

      – Я поняла, – мне не очень это было интересно. – Так что с той Овсянниковой?

      – Артем построил дом председателю областного суда, должен был заняться дизайном этого дома и еще потом – дизайном зала заседаний в суде. А тут эта Овсянникова! У нее папа – друг председателя суда и заказ на дизайн ей перешел. Артем возмутился: у него договор подписанный, он уже бригаду нанял, материалы какие-то заказал. И вдруг – его вышвыривают из построенного им дома как щенка! Он в своей манере – знаешь, очень ядовито – председателю суда все и высказал прямо в лицо. Там и Овсянникова была.

      Мне вдруг стало ясно: я должна узнать о последнем годе жизни Артема Шульгина все.

Джон

      Мне вдруг стало ясно: я не должен ссориться с бывшим тестем.

      Тесть выглядел нехорошо. Ему было около семидесяти лет, у него был артрит, удалена одна почка. Но теперь это было неважно.

      – Заходи, Женя, – приветствовал меня рукопожатием Алексей Анатольевич.

      Тесть жил один. Его жена – мать Ксю умерла, когда дочери было лет пят, наверное.

      Он пошел впереди меня, указывая мне дорогу, старческой неуверенной походкой.

      Его волосы стали совсем седыми, а плечи под бесформенной серой рубашкой опустились под тяжестью горя.

      Может, это и хорошо, что у меня нет детей? Не имеешь – не потеряешь.

      Его квартира в хрущевском доме была совсем маленькой, но очень аккуратной. Ксю сделала ему тут ремонт. С грустью я узнал так любимые ею бамбуковые обои, керамогранит, напоминающий какой-то там особый африканский сланец, шкафы цвета венге. Очень похоже на все эти интерьерные журналы, только как-то одомашнено…

      Мы прошли в крохотную гостиную, сели на плоские, но удобные итальянские диваны, уместили ноги на коровьих шкурах, крашенных под зебру.

      Мне стало тоскливо. Черт, нельзя так!

      – Хочешь пить? – спросил бывший тесть.

      Я помотал головой. Хотелось курить, но тесть не курил и не приветствовал