Судные дни Великого Новгорода. Николай Гейнце

величия, не понимая рокового значения происходившего.

      Царь воссел на престол. По правую руку его сел в кресло царевич. По левую встал Григорий Лукьянович Малюта Скуратов.

      Лицо последнего было страшней обыкновенного от игравшей на его толстых чувственных губах улыбки злобной радости.

      Взглядом какого-то дьявольского торжества обвел он кучки связанных мужчин и женщин, стоявшие невдалеке от столов приказных, и взгляд этот сверкнул еще более, встретив в одной из этих кучек благообразного, видимо измученного пыткою и поддерживаемого своими товарищами по несчастью, старика с седою как лунь бородою и кротким выражением голубых глаз, окруженных мелкими морщинами, но почти не потерявших свежести юности.

      Эти две пары глаз, дышавших совершенно противоположными качествами, встретились, но взгляд старика не выразил гнева, а в нем скорее появился немой укор человеку, радующемуся его несчастью.

      Этот старик был уже знакомый нам староста Плотницкого конца Великого Новгорода Афанасий Афанасьевич Горбачев.

      Связанный в одной кучке с остальными старостами, он ждал «царского суда», готовясь излить перед державным судьею всю боль своей измученной души, но с ужасом чувствуя, что физические силы его от перенесенных пыток все более и более слабеют.

      Между тем к столам дьяков и приказных подвели толпу связанных баб, числом более двадцати.

      – Вот они, ведуньи-то, государь! – шепнул царю Малюта.

      Иоанн бросил на них гневный взгляд, но тотчас же отвернулся. Царевич Иван в ужасе отвернулся еще ранее.

      И на самом деле, бледные, почти посинелые лица, дикое выражение глаз, свороченные на сторону, как бы в судороге, рты, всклоченные, выбившиеся из-под повойников седые волосы, смоченные кровью, вывернутые в пытке руки, скрученные сзади, – в общем представляли ужасную, неподдающуюся описанию картину.

      Подведенные перед возвышением, несчастные бросились на колени всею толпой.

      Их подняли за веревки.

      Один из дьяков зычным голосом сделал перекличку по именам связанных женщин и задал общий вопрос:

      – Как вы, забыв страх Божий, предались духу злобы и колдовством возбуждали народ к отложению от державного, законного царя?

      Женщины закачали в ответ головами и замахали руками.

      Григорий Лукьянович снова наклонился к государю:

      – Вот и все так... махают руками, а слова не проронят ни единого.

      Иоанн встал и гневно крикнул:

      – Отвечайте!.. За упорство и запирательство – смерть!.. Говорю напоследок...

      Женщины снова замахали руками и издали какой-то дикий стон, похожий на животный вой.

      – Ишь как нечистый-то в них воет! – заметил на ухо царю Малюта.

      Нервная дрожь пробежала по телу присутствовавших, даже «поседелых в приказах» дьяков, а у многих бояр дыбом поднялись волосы.

      Среди наступившей гробовой тишины раздался сиплый голос Малюты, одного с кровожадным восторгом созерцавшего эту сцену:

      –