Семирамида. Михаил Ишков

оставляли на ступенях храма на целых три дня.

      – Я всегда считал ее немного не в себе, – ответил евнух.

      – Не скажи. Она всегда отличалась тем, что была «себе на уме», а не «не в себе». Это большая разница. Тебе, должно быть, самому интересно узнать, с кем ты имел дело все эти годы? Сейчас самый момент проверить, чего в ней больше – божественности или коварства, лжи или злобы. Иштар, например, сумела с достоинством выдержать множество испытаний…

      Гула резко замолчала, встала с постели, приблизилась к евнуху.

      – Ты все понял?

      – Да, царственная.

      – На словах скажешь матери, что я не жалею о красотах Элама. Здесь, в Сирии, я нашла счастье.

      – Обязательно, драгоценная. Я уже сочинил поэму, воспевающую милость богов, их радость от лицезрения такого прочного союза, который связал тебя и принца Ахиру.

      – Не смей дерзить. Впрочем, именно так и скажи мамочке.

      Уже у самых дверей Сарсехима, с трудом поверившего, что все вроде обошлось, окликнули.

      – Постой, – позвала Гула. – Подойди.

      Когда евнух приблизился, она вручила ему толстенького, теплого щенка.

      – Это мальчик, унеси его. Пусть мне доставят девочку.

      Сарсехим с поклоном принял животное, прижал его к сердцу, направился к порогу. У самых дверей почувствовал, как что-то теплое разлилось под одеждой. В прихожей он торопливо сунул сучонка слуге. Направляясь к выходу, подсказал красавчику:

      – Принеси ей сучку. С тебя два сикля[17] серебра.

      Глава 4

      Можно сколько угодно бить себя по щекам – что изменится? Казалось, добился своего – возвращаешься в Вавилон, но как будешь чувствовать себя спокойно, если приставленные к каравану сирийцы глаз с него не спускают, а старый Ардис смотрит волком, не в силах понять, зачем их сопровождают пять десятков воинов, конных и на верблюдах.

      То, что в эту почетную стражу были включены соглядатаи, ни у Сарсехима, ни у Ардиса сомнений не вызывало. Старому скифу хватило ума не выказывать на чужой территории враждебности, тем более что сирийцы вели себя терпимо, выбору дорог не препятствовали, разве что за каждым вавилонянином или степняком, стоило тому удалиться от каравана, обязательно следовали два-три воина. Партатуи-Бурю, попытавшегося затеять ссору с по-следовавшими за ним чересчур любознательными сирийцами, Ардис тут же приструнил.

      Скоро всех помирила жара. Нарождавшийся с восходом солнца, к полудню зной крепчал, начинал нестерпимо сушить рот, заставлял смыкать глаза, обливаться потом. Только к вечеру, когда солнце скрывалось за горизонтом, люди начинали оживать, переговариваться.

      Первые дни пути Сарсехим, наплевав на всех и на вся, отдал караван на откуп Ардису. Сам ехал в повозке, где безудержно пользовался запасами вина, которые он изрядно пополнил в Дамаске. Время от времени впадал в сон, просыпаясь, разглядывал подарки, которые Гула посылала матери, – отыскивал в них тайные знаки. Так же пристально изучал резной ларец, в котором хранился царский пергамент с выражением благодарности Мардуку-Закиру-шуми за «лучшую

17

Сикль – 8,4 грамма.