Три месяца, две недели и один день. Ксения Васильевна Шишина

ограничении будет не такой уж и плохой идеей. Она сама напрашивается на это. Ну или как минимум на то, чтобы я швырнул ей в лицо своё кольцо. В прошлый раз мне каким-то чудом хватило самообладания этого не делать и просто молча уйти, но это не значит, что я не повис на тонком волоске.

      – Дерек.

      – Чего тебе? – неосознанно сев прямее, согнув прежде вытянутые ноги и уткнувшись локтями в колени, в остальном я не двигаюсь с места и даже не изображаю подобие какой-либо деятельности, ведь с ней страдать такой ерундой просто бесполезно и лишь окончательно вымотает меня. Потому я просто смотрю на неё, при этом размышляя о том, что если бы взгляд мог испепелять, то она уже была бы мертва, в то время как моя бывшая жёнушка странно мнительно держится близ порога, будто вот-вот почувствует себя плохо и сбежит, чтобы успеть достигнуть дамской комнаты, настолько обычно румяное и розовощёкое лицо бледно и лишено здоровых красок. Я бы сказал, что кое-кто выглядит больным и нуждающимся в приличной порции отдыха и сна, но это больше не моя забота. У неё есть родители.

      – Я просто… – а это ещё что? Неуверенность? Дрожащий голос? Предвестники обморока? Ну и дела. Она никогда так, прямо скажем, не мямлила. – Я просто принесла тебе лёд. Подумала, что тебе понадобится. Ну, после Митчелла. И ещё я хотела сказать, что ты сделал всё, что от тебя зависело. Впрочем, как и всегда.

      – Думаешь, я сижу здесь и только и делаю, что жду, когда же Оливия Браун придёт меня пожалеть? Слишком много чести, не находишь? – всё-таки вставая, что сопровождается скрипом рифлёных подошв об пол, говорю я, глубоко внутри потешаясь над этой мыслью и тем, что Джейсон выложил всё дочке, как на духу, а она и примчалась сюда, будто мне нужно спасение. В гробу я его видел, и большего абсурда в жизни слышать мне ещё не доводилось. – Может, предложишь и какую-нибудь мазь для заживления ран?

      – Да пошёл ты.

      – Я? Это вообще-то тебе тут не место.

      – Эта раздевалка не твоя собственность, Картер.

      – Так же, как и я больше не ваша, миссис Картер, – думаю, я имею все основания и могу обратиться к ней так, раз уж она выбрала носить мою фамилию и дальше. Мне хочется показать ей собственное превосходство, продемонстрировать в том числе и себе, что это я, а не она, здесь хозяин положения, но, чувствуя, как напрягаются все мышцы тела, всё, что я получаю в ответ, это лишь странно пустой и совершенно нехарактерный для неё в одно мгновение наполняющийся страданием взгляд.

      – Какой же ты всё-таки козёл, – с возникшей из ничего обидой глухо и слишком тихо произносит она, чего на моей памяти никогда не происходило, бросая чёртов лёд куда-то мне под ноги и уже поворачиваясь спиной, чтобы уйти прочь. И мне бы радоваться, ликовать и не мешать, но нечто прежде невиданное заставляет меня в кратчайшие сроки пересечь помещение и надавить рукой на дверь, лишь бы не дать ей открыться.

      Это поведение того, кому не всё равно, и, наверное, оно способно обнажить истинное положение вещей и выдать меня со всеми потрохами, но, может быть,