Точка возврата (сборник). Валерий Хайрюзов

в Киренск бухгалтершу. Красавица была. Малышев покосился в сторону кухни, где жена мыла посуду. Говорят, она его любовницей была. Взлетели и потерялись. Через месяц он вышел из тайги. На ногах у него вместо унтов были рукава от ее цигейковой шубы. Стали расспрашивать, где она, а он в слезы. Оказалось, съел он ее. Вот такие были здесь случаи.

      – Какая дикость! – воскликнул я. – Даже не верится.

      – А знаешь, сколько вдоль Лены лежит самолетов? Еще со времен войны. Вся трасса ими усеяна, до сих пор находят. Одни гибли по глупости, другие – спасая людей, – сказал Меделян.

      – А знаете, на чем погорел Гудаев? – вернул разговор Малышев. – Когда они попали в пургу, он продолжал лететь вперед. Выскочили на реку. Ему, по всей вероятности, сильно запал рассказ начальника партии, и Гудаев подумал, что его тоже снесло на Вилюй.

      Он дошел, как он считал, до устья Чоны и полетел на юг. Пролетев километров восемьдесят, сел, заправился и после взлета взял курс на Ербогачен. А на самом деле снесло его в другую сторону, выскочил он не на Чону, а на Илимпию. Эти реки как две капли похожи. И поворачивают в одну сторону. Только Чона впадает в Вилюй, а Илимпия – в Нижнюю Тунгуску. Он-то думал, летит в Ербогачен, а на самом деле летел от него. А могли бы спастись, если бы Боря не вернулся. За первым же поворотом на берегу стояло охотничье зимовье, там были дрова, печь, продукты. Вполне могли бы перезимовать.

      – Кукушка прокуковала десять раз, мы молча переглянулись, время пролетело незаметно. Нужно было возвращаться в гостиницу.

      – Нам пора домой, – сказал я и посмотрел на вешалку, где висели наши летные фуражки.

      – Оставайся, – поймал мой взгляд Малышев, – чего по грязи топать. Таня вам постелит. Места хватит всем. А я через полчасика пойду, цилиндры привезли, думаю, за пару часов управлюсь.

      – Да мы вместе сходим, – сказал Меделян. – Двоем-то оно сподручнее. А ты действительно ложись.

      Мне не хочется идти в сырую, переполненную гостиницу, и я соглашаюсь. Хозяйка стелет мне в боковой комнате, Малышев, помогая, достает из комода чистое белье. Я смотрю на изрытое морщинами лицо Малышева, и мне покойно и хорошо. Так раньше бывало в детстве, когда дела сделаны, все собрались за столом, завтра воскресенье и не надо идти в школу.

      – Если аэропорт не откроется, можно по ягоды махнуть на моторке, – сказал Малышев. – Тут недалеко, вверх по Киренге. Сейчас самая черника. Позавчера я за полдня два ведра набрал. Таня, а Таня, – вдруг соскочил он, – дай тарелку.

      Он побежал на кухню, погремел там посудой, затем выскочил в сени. Принес тарелку с черникой, поставил перед нами на стол. Ягода темно-синяя, напоминает крупную свинцовую дробь.

      – Ешь, ешь, для зрения эта ягода полезна, а летчикам ой как оно нужно.

      Ягода мягкая, почти без сока, сладко давится на мелкие прохладные крупинки.

      В комнате две высокие кровати с панцирной сеткой. При электрическом свете матово поблескивают никелированные головки. Стекла в комнате отпотели,