Последний остров. Василий Тишков

Еще издали, сквозь дождевое мельтешенье, в мутных провалах меж блестящих от влаги берез заметил груженные лесом подводы и, остановившись за кустом боярышника, осмотрелся, прислушался. Четверо мужиков, препираясь друг с другом и матерно ругаясь на погоду, валандались у первой подводы – колесо меж двух пеньков застряло. Троих Мишка знал: приземистый и рукастый, похожий на тощего медведя, Тимоня, школьный сторож и конюх; гусиновских двое – Корней одноглазый и Кила. А четвертый – совсем незнакомый, наверное, рабочий с курорта. Должно быть, завхоз Семен Митрофанович прислал, который сам-то сейчас, поди, уже лакомится свежей баранинкой в доме Антипова. Значит, все сходится: на курорт лес продан.

      Мишка присел, натянул повыше воротник кителя, руки спрятал в мокрых рукавах и чуть не заплакал от досады. Ну что он может один против четырех мужиков, да не просто затюканных мужичков, забракованных для военной службы, а самых настоящих кержаков, способных ко всяким делам, потому и многое им нипочем. Умудрились ведь Корней да Тимоня пройти живыми через Гражданскую войну, уцелеть при всякой власти да и потом остаться такими же чересчур самостоятельными. Вот и попробуй ухвати их голыми руками…

      Мишка еще больше расстроился, представив, как смотрят сейчас на него, сидящего за кустом, мокрого и беспомощного, Татьяна Солдаткина, Яков Макарович Сыромятин, ленинградская девчонка, которая видела войну, и ему стало жалко самого себя. Сразу тоскливо засосало под сердцем, есть захотелось до того нестерпимо, что голова закружилась. Однако не испугался Мишка, наоборот, первый раз здраво рассудил, что петухом кидаться на воров проку не будет – хитер Антипов, коль огласка случится, вмиг от всего открестится, мол, знать ничего не знаю, повезли мужики лес на курорт, так, значит, и там он нужен, да Мишку же вместе с Солдаткиной обвинит, что дальше носа своего видеть не хотят, курорт выздоравливающими офицерами забит, фронтовиками, и пойдет куролесить, словами играть, намолотит семь верст до небес и сухим из воды выскочит, а Мишке опять целый остров на порубку для общественной бани выделять. Вот и получится – Мишка останется в дураках, Антипов при барыше, а леса станет меньше на целую рощу. Однако и сидеть так трусливым мокрохвостым сусликом Мишка не мог, не в его это характере. Ладно, овечкой суягной поступился, не стал грозиться, а тут ведь не свой огород, и ему все равно сейчас надо что-то придумать и хоть битым быть, но Антипова с дружками непременно объегорить, иначе все пойдет как сказал дед Яков: лиходеи обнаглеют и потащут народное добро.

      Может быть, мельница-то и убитая олениха тоже дело рук Антипова, ишь куда руки его тянутся – что плохо лежит, Антипову тут и неймется под себя подгрести. «Вот зараза, – усмехнулся Мишка, – говоришь, плакали, а теперь, значит, мы должны плакать? Посмотрим. Что бы еще вспомнить про тебя, чтоб шибче разозлиться, а то мужики, кажись, вызволили подводу, стоят, курят, сейчас покатят из деляны?»

      Мишка выглянул из-за куста и, хоронясь, не выпуская