Паутина судьбы. Валентин Пушкин

одинокий женский плач, и слепил на солнце тяжелый, искривленный и зазубренный меч в жилистой руке палача…» Беру. Но что это за сверхэффектное название – «Милость бородатых гуйфанов»? Мы хотим, чтобы называлось конкретно и прямо. Русские воины выпустили из города китайских повстанцев? Значит, и в заглавии об этом должно быть указано совершенно точно. Позвоните через месяц. Только предупреждаю: насчет гонораров у нас пока срывы. Видите, чем приходится заниматься? – Грузная круглолицая Мальцева кивнула на дверь, за которой таскали куда-то мешки и коробки.

      – Ничего, я могу подождать, – откланиваясь, сказал Морхинин.

      Когда он позвонил через месяц, то получил приглашение безотлагательно явиться. Морхинин получил два авторских экземпляра из рук печального человека в сером пуловере. На обложке с сине-красно-белым подцветом значилось: «Северный Торговый банк», а на заднем листе: СП и какие-то иностранные слова в бронзовой изогнутой рамке, и дальше: «Официальный дистрибьютор фирмы SHELL в Санкт-Петербурге». «Ничего себе литературный журнал…» – вздохнул наш незадачливый герой, добровольно избравший для себя испытания и превратности писательской жизни.

      Он нашел в журнале свое произведение, с удовольствием прочитал: «Валерьян Морхинин», а затем «Русичи», рассказ.

      – Но ведь название-то было другое! – воскликнул негромко Морхинин.

      – Таково решение редакции, – ответил печальный в сером пуловере. – А вообще всем понравилось. Симпатичная вещица. В отношении оплаты…

      Гонорара за «Русичей» Морхинин так и не дождался.

      VI

      – Представляешь? Прихожу в ЦДЛ. Там внизу сидят официальные рецензенты… – возмущенно рассказывал Морхинин Обабову, дымившему «Винстоном». – Старый хрен, всклокоченный и щетинистый, как будто его сроду не брили и не стригли, мешки сизые под глазами. При разговоре вместо «р» произносит «л», как в детском саду. «Более сумбулной белибелды я еще не встлечал в своей долгой плактике». Это же надо такого типа определить мне. Его фамилия Флагов. Наверняка секретарша Ковалева нарочно подсунула ему мой роман.

      – Га-га-га! – раскатился Обабов, пуская сочными губами кольца дыма. – Бездарные хамы, третирующие скромных творцов литературы!

      – За другим столом женщина, – продолжал Морхинин, рассерженный, а потому настроенный сатирически. – Нос острый. Глазки маленькие, черненькие и злые. Волосы будто их нагуталинили, но забыли пригладить, торчат острыми клочками. И зубы, понимаешь, резцами вперед. Сущая крыса! Я даже потянулся глянуть, нет ли у нее длинного хвоста… Так вот эта рецензентка пищит пронзительным голосом грызуна: «Ваша проза устаревшая и сентиментальная».

      – Стервятница! – уверенно и смачно произнес Обабов.

      – Наконец третий… Противный, рыжий, нос бульбой, а смотрит волком. Фанаберия[2] в каждом движении, как у какого-нибудь зажравшегося мэтра. Фамилия зато Калаченко. «Я ваш фолиант просмотрел по-диагонали, – рычит рыжий, – чтобы не тратить время попусту, а оставить его для чтения

2

Фанаберия – спесь, гордость, надменность.