Нормандский гость. Владимир Москалев

ты, Гизела? Зачем она позвала тебя, как думаешь? Ведь твой муж целых шесть лет был в плену! Потом вернулся и тут же с легким сердцем отпустил жену к старой герцогине якобы погостить! Не кажется ли тебе это странным?

      – Ее желание для него нечто вроде приказа. Ведь это она упросила императрицу выпустить Генриха, а потом заставила его принести клятву верности империи. Быть бы мне и по сей день вдовой при живом муже. Так что мы оба ей благодарны. И я не стала ни о чем расспрашивать, когда она выразила желание видеть меня. Думаю, чтобы тебе не было скучно, ничем иным объяснить ее прихоть не могу.

      – Какая странная особа: сидим здесь вот уже сколько дней, а она всё ходит вокруг да около, говорит намеками, но никак не скажет прямо, чего она от меня хочет. Если выдать замуж, то я раздумывать долго не буду.

      – Еще бы! Твоя постель уж год как холодна.

      – Да, дорогая! – воскликнула Герберга, швыряя книгу на стол. – Целый год, ты права. Но дело, если хочешь знать, вовсе не в этом.

      – Хм, в чем же еще? – передернула плечами Гизела, откладывая шитье. – Или ты завела любовника?

      – Это для тела. А для души? Для жизни? Мне пора иметь детей, вот чего я хочу! Теперь тебе ясно?

      – Не торопись, милочка, с этим еще успеешь. Будут и дети.

      – Тебе хорошо рассуждать, у тебя уже трое. У нашей сестры Берты тоже трое. А у меня? Ни одного! А ведь Берта всего на год старше меня.

      – Кого ты винишь? Никто не виноват, что умер твой муж.

      – Ах, мы не пожили с ним даже года. И ничего не успели… Я даже не насладилась в полной мере радостями любви.

      – Этот недостаток обычно устраняют с любовником.

      – Мне не везет на Венериных полях, и ты об этом хорошо знаешь, – вздохнула Герберга и, встав, принялась ходить по комнате, поминутно выглядывая в окно. – А между тем я так страдаю… Смеешься? Хороша сестра, нечего сказать! Тебе-то что беспокоиться, вильнула хвостом – и вот ты снова в объятиях любимого муженька.

      – Перестань кричать, Герберга! Ты же знаешь, я тоже долго страдала, ожидая возвращения мужа из Утрехтской тюрьмы…

      – Сам виноват! Вздумал претендовать на трон! И без того было ясно, что рыжего братца ему не обойти.

      – Генрих горд, любит власть. Но, как кузену Оттона Рыжего, ему не стоило соваться туда, где прочно обосновалась со своим выводком византийская принцесса.

      – Которая нарожала одних баб! Если бы не Оттон, последний из ее детей, твой муж, мог бы стать императором.

      – Если бы ты знала, дорогая, сколько проклятий посылает он на головы Феофано и ее сынка, ставшего императором в трехлетнем возрасте. Но такое положение ее устраивает. Могла ли она, племянница Иоанна Цимисхия, мечтать о том, чтобы стать королевой, быть главой Священной Римской империи, перед которой пасует сам папа! Потому она и упрятала Генриха в тюрьму. Но теперь все в прошлом. Он смирился и принес клятву верности новому императору.

      – Интересно узнать, есть ли у нее любовник?

      – Говорят, их даже несколько. Да и что ты хочешь, ведь она молода, мы