Не слушай море. Алекс Мельцер

по газовой плите. Чиркнув спичкой, отец включил газ, который сразу тихо зашелестел, а в кухне появился тонкий, едва уловимый запах.

      – Ты самоубийца, конечно, рядом с газовой плитой курить, – буркнул я.

      – Я далеко и в окно, – отмахнулся он, разбивая три яйца в пластиковую миску.

      Посуда в квартире всегда казалась заляпанной. К чему бы я не прикасался, это все вызывало чувство отторжения: не мое, я не должен здесь быть. Мне хотелось в Москву, к европейскому сервизу и посудомойке. Грязная раковина опять забилась посудой, и я расстроенно посмотрел на все растущую гору.

      Заметив мой взгляд, отец виновато потупился.

      – Прости, помою. Привык жить один.

      – Я помою, ты и так ужин готовишь, – вздохнул я, понимая, что влез в его жизнь, сместив все вектора и испортив ее распорядок. Поэтому, вооружившись губкой и средством, я встал у раковины. Отец суетился у плиты. Мы нечасто находились вместе в одном пространстве. То он на дежурствах, то я бежал.

      Помимо сигарет и легкой примеси газа, запахло и жареными яйцами. Отец накрыл сковородку старенькой стеклянной крышкой, у которой давно отваливалась ручка, но ни у кого не доходили руки ее приклеить. Между нами повисло неловкое молчание, которое я попытался сгладить разговором.

      – Мне партию Орфея дадут, – брякнул я первое, что пришло в голове.

      – Правда?

      – Ага, только во втором составе.

      Отец промычал что-то нечленораздельное, невнятное, я так и не понял – что. Поэтому продолжил оттирать тарелки от засохшей овсянки после раннего завтрака. И опять – молчание, давящее на уши. Отец поглядывал за омлетом, я – за посудой. От скуки и ощущения неловкости я даже начал напевать у себя в голове.

      Наконец, батя вывалил омлет мне в тарелку с дурацкой красно-голубой каемочкой, и я плюхнулся за стол, вытерев руки об штаны. Мы жили месяц, но я еще ни разу не видел, чтоб у отца на кухне висело вафельное чистое полотенце. Или грязная, уже влажная тряпка, или вообще ничего. Омлет вкусно пах и даже не подгорел. Взяв вилку, я принялся без ножа разделять его на небольшие, удобные для еды кусочки. Отец налил мне чай – крепкий, черный и сладкий. Я с удовольствием сделал глоток и блаженно откинулся на спинку стула.

      – Спасибо, вкусно.

      Отец присел напротив и себе заварил крепкую кружку кофе.

      – Тебе нормально перед сном? – я потянулся за куском хлеба из пачки.

      – Я сейчас уеду на дежурство, – отстраненно сказал он. – У нас… Есть новые обстоятельства, которые надо изучить. Я хотел попросить тебя быть осторожнее.

      Омлет чуть не застрял в горле, но я быстро сглотнул горячий большой кусок. Батя вертел в руках кружку с едва не расплескивающимся через край кофе.

      – Что случилось? – прямо спросил я. – Это связано… с учениками консерватории? С Тасей?

      Батя замялся, кусая губы. Они у него и так были обветренные, с постоянно отслаивающейся кожицей, сухие. И сейчас нижняя губа закровоточила, я заметил маленькую алую каплю, которая тут же исчезла вместе с глотком черного кофе.

      – Не