Ты снова станешь моей. Инна Стужева

рядом со мной пускаю ей в лицо густую струю дыма.

      Специально.

      Знаю, что ненавидит никотин.

      – Демьян, ты больной? Я кормящая мать, вообще-то, – наезжает на меня, едва открывает свой соблазнительный рот с пухлыми розовыми губами.

      – И че?

      Отчего-то вспоминается первый месяц нашего знакомства и как нестерпимо хотелось ее поиметь с той самой первой встречи, когда она застукала меня, трахающего подвернувшуюся на тот момент девку.

      Притискиваю ее к стене, сам нависаю сверху.

      – Боже, дай мне терпения, – бормочет Заноза, вздыхает, а потом начинает задвигать мне, блядь, лекцию.

      – Кормящим матерям нельзя… не то, что нельзя, но крайне нежелательно, употреблять алкоголь, вдыхать никотин, категорически запрещено нервничать и расстраиваться. Молоко может пропасть. Так что, проваливай Демьян, и никогда больше здесь не появляйся. Что тебе нужно вообще? Ребенок не от тебя и на этом все.

      – Помнится, ты говорила, что от меня, – отбиваю я, приваливаясь плечом к стене и, так и быть, выдыхая дым в сторону.

      – Я соврала тогда.

      – Да?

      – Да.

      – Кстати, что за дурацкое имя ты ему дала?

      – Оно не дурацкое совсем. Так моего дедушку, между прочим, звали. Игорь Вениаминович.

      – И чем он занимался?

      – Причем здесь это?

      – Ну, типа если он был неудачником, ты зря назвала его в честь дедушки.

      – Он не был неудачником! Он был музыкантом. На аккордеоне всю жизнь играл. Сначала в филармонии, а уж под конец в местном оркестре.

      – Один хер.

      – Иди ты, знаешь куда!

      Вижу, что выбешиваю ее неимоверно, особенно тем, что, не стесняясь, разглядываю ее лицо и фигуру, особенно пялясь на ее грудь.

      Плотнее зарывается в плащ.

      – Завтра поедем в медицинский центр на тест ДНК, – говорю я и Виола снова качает головой.

      – Нет, Демьян.

      – Почему?

      – Хотя бы потому, что я не собираюсь сбивать наш режим, над которым билась почти три месяца, ради твоей сиюминутной прихоти.

      – Я сказал, блядь, поедем, – топлю я агрессивнее.

      Тушу окурок и выбрасываю его в какую-то кучу, очень похожую на компостную.

      По крайней мере запах от нее, когда ветер дует в нашу сторону, доносится именно такой.

      – Как ты вообще здесь живешь? – не удерживаюсь от вопроса.

      – Нормально живу. Точнее жила. До того момента, пока ты не появился.

      – Не морочь мне голову и будь готова завтра к десяти, – говорю ей и отступаю.

      Хочу, чтобы последнее слово в разговоре осталось за мной.

      И не желаю, чтобы она заметила мой стояк, потому что у меня, блядь, всегда встает на нее, едва открывает рот и начинает огрызаться и дерзить.

      – К десяти, – повторяю я и перемахиваю через забор обратно на свой участок.

      Захожу в дом и направляюсь прямиком в кухню, где расторопная бабка уже водружает на стол кастрюлю с отварной картошкой. Соленые огурцы стоят тут же, также, бутыль мутноватого самогона.

      Нормально перегнать что ли уже не могут? Даже я умею.

      – Ну