Муравейник. Виктория Горнина

смотрите.

      Радостный восторженный тон, надо полагать, скорее от выпавшей удачи первой сообщить новость кому-то из взрослых, чем от самой новости. Да, хорошего тут мало.

      –Я сама видела. Я тут была. Тут… – указывает Анжелка в сторону качелей. И сама едва не подпрыгивает от переполняющих ее эмоций. – Прямо с утра, теть Тань…

      Утро – понятие растяжимое. Для Анжелки утро это когда нас всех давно след простыл. Ей теперь не надо подниматься ни свет ни заря и спешно собираться в садик. По той простой причине, что за Анжелкой приехала бабушка. Через неделю, ну, может, чуть больше, Анжелка поедет в деревню – об этом знают все.

      Когда она вышла гулять? Наверное, часиков в десять – по ходу вычисляю я.

      – Смотрите, смотрите, вот…

      Прямо возле подъезда валяются тумбочки – вернее, то, что от них осталось. И мебелью это назвать язык не поворачивается. То есть когда-то скорбная кучка полированных ДСПэшек представляла собой две вполне приличные прикроватные тумбочки. С тех пор ручки-дверцы отвалились – может сами, а может, им помогли отвалиться, полировка вздулась матовыми пластинами на манер отслоившихся ногтей, следом скособочился каркас – но факт, что несчастные развалюхи знакомы мне давно – это явно из Светкиных апартаментов. Значит, Анжелка не врет. Вернее, не сочиняет.

      – Тут даже книжки остались, теть Тань…

      Истрепанные детские книжки – они Максимкины. Сам Максимка – пятилетний диковатый смугленький мальчик, Светкин сынок.

      Она хоть документы догадалась взять? – я роюсь среди книжек. Попадаются какие-то бумажки, салфетки, конверты, но документов, слава богу, там нет. Наверное, взяла. Не совсем же она…

      – А кого туда вселили, Анжел?

      – Не знаю, теть Тань.

      – А куда тетя Света пошла?

      Я на всякий случай оглядываюсь по сторонам. Светке некуда идти. Это абсолютно точно. Быть может, она где-то здесь, недалеко. Не могла она взять и пойти, куда глаза глядят. Или могла? Но скамейки по периметру двора заняты совсем другими людьми. Ни светленькой женщины с раскосым взглядом, ни мальчика с заячьей губой.

      – Не знаю, теть Тань. – грустнеют анжелкины глаза.

      На миленькой бесхитростной мордашке написано – все что знала – рассказала.

      – Это с четвертого подъезда туда въезжали, Тань. Мы их не знаем. – откликается соседка.

      Она выруливает из-за угла с коляской. Поднатужась, преодолевает пандус. Я неожиданно легко распахиваю перед нею дверь. Пружина сорвана. Значит – таскали громоздкие вещи. А затем, как водится, лень было все вернуть в исходное положение. Она права – в нашем подъезде все друг друга знают. Выходит – нашлись желающие со стороны. Из тех, кто ни сном, ни духом. Никто из наших на это не пошел бы. Хотя, как знать…

      – Мы как раз в поликлинику собирались… Крику было….

      * * *

      У Светки напрочь отсутствовала привычка смотреть в глазок прежде, чем открыть дверь.

      – Тут чужие не ходят. – это недовольно бурчавшим соседям.

      – И брать у меня нечего. – вдогонку и с вызовом им же.

      Это была самая настоящая правда, одна только правда и ничего, кроме правды. В большой комнате – старая общежитская рухлядь. Так, необходимый минимум. Драгоценностей тоже никаких. И откуда им взяться? На работу Светка забила давно, а на детские пособия не вот разбежишься.

      Итак, в дверь позвонили – она открыла. Двое плотных мужичков весьма решительного вида – только бритых затылков им не доставало, оттерли Светку в сторону, быстро миновали прихожую и очутились в большой Светкиной комнате.

      – Эта комната 24 и 7 квадратных метра?

      – Да… – слабо вякнула Светка.

      – Вот ордер.

      Ей ткнули в лицо какую-то зеленую бумажку.

      – Твое все? – огляделись мужички – Освобождай помещение. Прямо сейчас.

      – Мы тебе поможем.

      Пока один из визитеров втолковывал оцепеневшей Светке создавшееся положение, другой подошел к кровати, где, затаив дыхание, глазел на происходящее мальчик. Подошел, потрепал испуганного Максимку по голове. Тепло так потрепал, нежно, по-отечески.

      – Поднимайся, дружок.

      Тут из ступора Светка вышла сама, завизжав внезапно и громко –

      –Не трогай ребенка, не прикасайся к нему, отойди сволочь, я сказала – не трожь….

      Отчего склонившийся над Максимкой мужичок отскочил, едва не опрокинул тумбочку, еле устоял сам, в последний момент удержав-таки равновесие, и с досады плюнул на пол.

      – Да никто его не трогает, дура…

      – Сам дурак. – отчаянно выдохнула Светка. – Я никуда не пойду. Куда я должна идти?

      – Это ты там разбирайся – куда тебе. Мы-то тут причем. У нас ордер на руках.

      – Вы не можете… не имеете права… у меня двое детей… – голосила Светка.

      – У меня тоже двое.– начал заводиться мужичок – И что? Иди сама выясняй, куда тебе деваться. Я что ли за