Классики жанров. Сборник

пела «караочная» певица,

      Пытаясь выглядеть взрослей и сексапильней.

      Стреляли глазками невинные блудницы.

      Базарили «крутые» на мобильный.

      А Данте – заказавший к пиву крабов,

      Ругал науку, крабов и прогресс…

      И защищал евреев от арабов.

      Я думал: «М-м, в политику полез!»

      Он философствовал – о сразу двух Кореях,

      О войнах, странах и задачах стран.

      И защищал арабов от евреев…

      И от грехов – последних христиан.

      Потом переключился на поэтов,

      Но суперлаконично – в двух словах.

      «Всё это уже было, с кем-то, где-то!‥» —

      Мелькнула мысль, пробив дыру

      В мозгах.

      Мелькнула мысль и улетела пулей.

      Упал на скатерть красного бокал,

      Куда-то подевались Тома с Юлей.

      А Данте плёл про женский идеал,

      Про меру и Божественность таланта.

      Кричал что было сил мне – прямо в ухо.

      «Пойдём! – сказал я. – Алигьери Данте!‥»

      «Пойдём!» – сказал мне Алигьери сухо.

      И вот мы на реке – и удим рыбу.

      Каким нас ветром занесло сюда?!.

      Я так ему и выпалил: «Спасибо!‥»

      А что я мог ещё сказать тогда.

      Скучней, казалось, в мире нет занятья,

      Хоть и поймали пару пескарей.

      Как вулканическую лаву, все проклятья

      Я извергал на Данте и червей.

      Спокойствие других себе дороже!‥

      Но понемногу всё же я размяк,

      И хоть хотелось скорчить Данте рожу,

      Так не со зла, а как бы просто так.

      И комарам и разным липким мошкам

      Зловредно – я был рад, как на духу.

      Потом уж мы в золе пекли картошку

      И ели горяченную уху.

      И так мы с ним смотрели на цветочки,

      Как будто верили – трава заговорит!

      По одуванчикам, по белым их комочкам,

      Был путь в Божественное ярок и открыт.

      Он говорил – про ангелов и небо.

      Я говорил – про наш земной устой.

      Он говорил, что лучше там, где не был.

      А я, что лучше то, что под рукой.

      Он жил в своём, придуманном им свете

      И утверждал, что он насквозь всех видит.

      А я ему – так сразу и ответил,

      Так и сказал: «Пошёл бы ты,

      Овидий!‥»

      А впрочем – мне всё было безразлично…

      А он, он нервничал, ругая насекомых,

      И вдруг вскочил и вскрикнул: «Беатриче?!.»

      Но это снова были Юля с Томой.

      И всё испортили смешливые девчонки,

      Хоть и дополнили изгибами телес.

      Их шутки – у меня сидят в печёнках!‥

      А Данте проявлял к ним интерес,

      И углублялся с ними в тёмный лес,

      И декламировал стихи о Беатриче…

      И под купальники, смеясь, к обеим лез,

      И земляникою лесной обеих пичкал.

      Потом – он стал нырять

      И утонул…

      Все бросились за ним, его спасая!‥

      Спасли и откачали… Он заснул.

      Я прочитал над ним главу из «Рая».

      В двенадцать дня,

      У речки незнакомой

      Я