Конец заблуждениям. Робин Кирман

ей и спросил о тебе. Соответственно, она занервничала.

      При этих словах пульс Дункана подскочил. Он должен успокоить себя: конечно же существует несколько возможных объяснений. Ему не стоит думать о худшем.

      – У парня есть имя?

      – Она не называла. Но, похоже, ее беспокоит, что ты во что-то вляпался.

      – Черт. Ладно.

      Дункан думал о своей матери, о тревоге, которая мучила ее. Он почти мог слышать ее голос, голос из его детства, который встречал его у двери, если он хотя бы на десять минут опаздывал домой из школы: «Кто-то мог тебе навредить! Тебя могла сбить машина! Ты знаешь, через какие муки ты заставил меня пройти?»

      Как бы она отреагировала теперь? Он находился за океаном, в недосягаемости, а она получала тревожные телефонные звонки от незнакомцев, которые расспрашивали о нем. Дункан съежился.

      – Чувак! – снова заговорил Блейк. – У тебя какие-то неприятности? Что-то с деньгами? Тебе одолжить?

      – Это… не волнуйся. Мне просто нужно позвонить матери, успокоить ее.

      – А где ты вообще? Как с тобой связаться?

      – Я… э-э… переезжаю из отеля в отель.

      – Какие отели? Где?

      – На самом деле я сам пока не могу точно сказать.

      – Блин, просто скажи мне, где ты, чувак! Город? Страна? Континент?

      Он почувствовал внезапное желание сдаться, признаться во всем своему старому товарищу, но вмешался здравый смысл. Если что-то и омрачало их дружбу, так это отношение Блейка к Джине. Для циничного, прагматичного Блейка Джина являлась безумным, даже опасным романтиком. Мать Дункана разделяла эту позицию – именно Джина сбила ее сына с истинного пути, по ее вине он отказался от финансового успеха ради артистической карьеры, которая не сложилась, и теперь в какие бы неприятности ни попал Дункан, Блейк будет считать, что это вина его жены. Поэтому Дункан решил ни в чем не признаваться.

      – Мне пора, Блейк. До скорого.

      Прежде чем повесить трубку, он услышал, как раздраженный Блейк что-то кричит. Дункан на мгновение замер, склонив голову, готовясь к истерике матери, однако, собравшись с мыслями, набрал ее номер.

      – Мам, – проговорил он небрежно.

      – Дункан, слава богу! Ты жив!

      – Конечно я жив.

      У него было все то же чувство, которое он постоянно испытывал, когда набирал ей, – сожаление, что не позвонил раньше, и одновременно – что вообще позвонил. На заднем плане он слышал телевизор, шестичасовые местные новости, которые его родители смотрели каждый вечер и в которых, казалось, всегда перечислялись исключительно опасности, подстерегающие снаружи.

      – Где ты? – требовательно спросила она. – Блейк сказал, что ты уехал из Лондона в Уэльс.

      – Да, верно, небольшое путешествие. Побаловать себя.

      – Это значит, что собеседование прошло хорошо?

      – Трудно сказать; на самом деле нужно просто подождать.

      Сквозь ее тревогу Дункан распознал нотку надежды. Он не был уверен, чувствовал ли себя лучше или хуже из-за этого, но предположил, что это хороший знак: