Пустое воскресенье. Иронический детектив. Марина Геннадьевна Шпарковская

кухоньке на угловой диванчик. Диванчик обиженно скрипнул, приняв на себя тяжесть весьма колоритной фигуры. Дядечка, скажу я вам, был весьма импозантный: очень крупный, довольно упитанный, на вид ему было лет пятьдесят, хотя с уверенностью судить об этом было сложно, так как весь с головы до ног он был вымазан грязью из нашей любезной канавы. Наш с Зинкой видок тоже оставлял желать лучшего. Я пошла к умывальнику и кое-как оттерла руки и лицо, грязь на одежде начала подсыхать и откалывалась на ходу, но на это уже никто не обращал внимания, как говорится, грязь, что больше сантиметра, отвалится сама! Пока Зина пыталась привести себя в мало-мальски божеский вид, я набрала теплой воды в большую миску, капнула туда шампунь, взяла губку и стала смывать грязь с лица нашего залетного гостя. На лице крови не было, только корка грязи, которая с трудом, но оттиралась. Мужчина был бледен до синевы. Крутящийся рядом Митька вдруг выдал нам мысль, которая до сих пор не приходила в наши буйные головушки, а Митя спросил: «Тетя Нина, а вдруг он у нас умрет? Скажут еще, что это мы его убили». Зинка села на табуретку и тихонечко заплакала и плакать я ей мешать не стала, как бы самой не присоединится и не сыграть уже оркестром, ведь мысль-то была вполне здравая! Настолько здравая, что думать об этом не хотелось! Но не выбрасывать же его обратно в канаву! И я, собрав всю силу воли, сказала: «Не умрет». Сказала так, чтобы они в это поверили, хотя сама уверенна не была даже на десять процентов, какая уж тут уверенность, когда вот он лежит на диванчике с лицом цвета хорошо отбеленного полотна и не подает ни каких признаков жизни

      «Давай-ка, Митя, лучше его разденем, посмотрим где у него рана, а то мамка-то твоя совсем рассиропилась, помощи от нее пока никакой». Мы осторожно сняли с мужчины пиджак. Я не могу назвать себя знатоком вещей от «кутюр» – какой «кутюр» мы видели в своем захолустье -, но то, что костюм был не из дешевых, понятно было даже на ощупь. На рубашке ни спереди, ни сзади следов крови не было. Мне сразу полегчало, значит, смертельного все-таки ничего нет. Рана оказалась на затылке, причем, довольна приличная. Кто-то приложился к этому бритому затылку от всей души или со всей дури. Но кровь, слава Богу, если и была, то совсем немного, и рана уже подсохла, а то я очень боюсь чужой крови, прямо до обморочного состояния.

      Мы с Митькой полили на рану перекисью водорода и промокнули тампоном, что делать дальше мы категорически не знали. Я еще тот медик, а Митька и подавно. Но тут ожила Зинка, она ринулась в другую комнату, поковырялась там в каком-то ящике, принесла ватку, вонявшую аммиаком и сунула мужику под нос, тот попытался отвернуться и открыл глаза. Зинка сказала: «Вот так-то лучше». Потом сама понюхала ватку, громко чихнула и выкинула «ароматный» комочек в ведро. Мужик смотрел на нас бессмысленным взглядом, потом его глаза сфокусировались на Митьке и он произнес фразу, которая очень озадачила