Марь. Татьяна Корсакова

была в нем хозяйкой, поэтому просто молча наблюдала за тем, как Серафим допил свой пустой чай, довольно крякнул и отодвинул от себя алюминиевую кружку.

      – Вот, с собой возьмешь. – Баба Марфа положила перед ним завернутый в тряпицу сверток. Что-то небольшое, но точно съедобное, потому что следом она сказала: – Тут тебе и сестре с малым. Свою долю сразу не ешь, Серафим.

      Серафим понюхал сверток, счастливо зажмурился.

      – На три дня тут тебе. Понял? – сказала баба Марфа строго. – Если снова живот прихватит, помогать не стану. Не в том я возрасте, да и не до того мне сейчас.

      Серафим послушно кивнул, сунул сверток за пазуху, посмотрел на Стешу своими ясными, точно нарисованными глазами, а потом вдруг сказал:

      – Это она, тетушка.

      – Глупости не говори! – прикрикнула на него баба Марфа и даже замахнулась полотенцем. – Ты посмотри на нее! Посмотрел? Нет в ней ничего этого! Ни капельки нет! Все. – Она устало опустилась на лавку и продолжила уже спокойно: – Помог мне – за это спасибо. А дальше не лезь. Сама разберусь!

      – Они придут. – Серафим перешел на громкий шепот, словно так сидящая в метре от него Стеша не сможет его услышать. – Я слышал.

      – Никто не придет! Ты плохо слушал. С голодухи или от усталости.

      – Я хорошо слушал! – Серафим встал из-за стола. – Она почуяла.

      – Не могла она ничего почуять! Спит она еще. – Баба Марфа покачала головой.

      – Не спит. Ты сама знаешь, что просыпается.

      – Кто? – спросила Стеша. – Про кого вы сейчас говорите? Кого вы там слушали?

      – Не твоего ума дело, – цыкнула на нее баба Марфа, но не зло, а как-то безнадежно-устало.

      – Вы к кому ходили? С кем разговаривали?

      – Мы не разговаривали. – Серафим попятился к двери. – Мы слушали.

      – Кого?

      – В следующий раз я вырежу тебе змейку.

      – Не нужна ей змейка! – Баба Марфа погрозила ему пальцем. – Домой ступай, пока светло!

      – А мне нестрашно. – Серафим пожал плечами. – Меня они не тронут. Ты же знаешь, тетушка.

      – Они, может, не тронут. А вот я сейчас точно розгами отхожу!

      Баба Марфа многозначительно посмотрела в угол, где стояла прислоненная к стене метла. Та самая, которой она разметала останки несчастного снеговика. Прутья этой метлы могли запросто сойти за розги. Ведь и в самом деле похожи! И с бабы Марфы станется: нет у нее ни души, ни сердца!

      – Все равно уже поздно, – сказал Серафим и улыбнулся печальной улыбкой.

      – Не поздно! Чужого не брала, своего не отдавала!

      Баба Марфа испытующе посмотрела на Стешу. И под взглядом ее по-цыгански черных глаз Стеша поежилась. Ноги, уже почти согревшиеся в толстых шерстяных носках, снова закололо тысячей ледяных иголок, а по спине скатилась капля пота.

      Глупости это все! Глупости и мракобесие! Сидят тут в своем болоте, словно сычи, света белого не видят, про цивилизацию слыхом не слыхивали! Дремучие