.

теллигента» – живописует именно речь. Филологическим скальпелем автор, привыкший в своей жизни к смене локаций, вскрывает реальность через то, как говорят. Именно «как». Потому что события в этих пьесах происходят по классическому рецепту экспозиции – напряжения – драматического разрешения. Хеппи-эндов в пьесах Андрея Иванова практически нет.

      Интересно, что речевая стихия, в своей концентрированной яркости схваченная в такой пьесе, например, как «С училища», сама по себе складывается в драматическое действие. Ход и характер этого действия – в «С училища» брутального и агрессивного – словно диктую типом речи, свойственным героям. Как щепки по течению несет героев эта активная, деструктивная и одновременно витальная речь.

      В «Это все она» у матери и сына два вида речи: одна настоящая, в которой ты позволяешь себе говорить все что угодно и какими угодно словами, другая – внешняя, предназначенная для матери-«врага», с которой ты вынужден ужинать и делить территорию. Выведя настоящую речь, а значит, и жизнь, в виртуальное пространство, герои обретают глубокую связь друг с другом. В фальшивую вернуться уже не могут, поэтому мальчик выбирает суицид.

      Этот сборник называется «Источники света» по названию одноименной пьесы, написанной в 2018 году. Но Андрею Иванову интересно разбираться в источниках тьмы – в том, откуда ежесекундно в этом мире берутся агрессия, ненависть, раздражение и просто нелюбовь. В антиутопии «Источники света» людские потоки не встречаются, а если встречаются, то происходит фатальная нестыковка. Мужчина в красном пиджаке думает одно, девушка, которую он считает «шлюшкой», – другое; их внезапная встреча на эскалаторе, отягощенная отсутствием коммуникации, ведет к коллапсу, к всемирной войне всех против всех.

      Сильных аффектов драматург не боится: он их включает в свои пьесы как узор речи, как бесконечно длящуюся катастрофу. В «Крестовом походе детей» (2014) средневековый морок с голодом, каннибализмом, э ханжеством церкви и озверением пьяной толпы – это естественная среда обитания, к которой все привыкли, как герои фильма Алексея Германа «Трудно быть богом» привыкли к своему невыносимому пейзажу. Финальный пожар сметает всю эту человеческую труху, заплутавшую в беспросветном времени жизни. В «Красном волке» (2015) больничная палата, где лежат несколько мужчин разного возраста и разных диагнозов, превращается в поле битвы мировоззрений. Выковывая в себе терпимость к боли и стремление мстить, пациенты воспитывают в себе «мужское». Когда к одному придет мать, он скажет ее заботе свое твердое «нет». Зачем это все?

      И в этой пьесе, и в других Андрей Иванов дотрагивается до мистического, спрятанного, казалось бы, в обычных вещах и микрособытиях. Кажется, единственной верной дорожкой в непознаваемое для драматурга становится язык, лучший друг и проводник самых актуальных, неявных сюжетов. Будем ждать новых путешествий в те миры и в эти.

      Кристина Матвиенко,

      театральный критик, театровед, куратор

      Это все она

      Пьеса

      Действующие лица

      Мать

      Сын

      Тоффи

      Тауэрский ворон

      Монолог 1

      Мать и сын в своих комнатах. Комнаты разделены чем-то большим, чем просто стена.

      Мать (разговаривает с подругой). В тот день было особенно холодно… Середина ноября. Я купила эту идиотскую птицу у мужика с большими руками. Вообще непонятно, как он этими огромными лапищами держит крошечных попугайчиков. Даже когда он ловил его, мне казалось, что эта птичка – не жилец. Он засунул птицу в мою клетку, она стала метаться, забилась в угол и затихла. Нет, не умерла, просто затихла. И я понесла ее домой.

      Был жуткий ветер, пронизывающий. Я пыталась ее спрятать от ветра, закрывала своим пальто. У меня пальцы сделались как деревянные… И вот я прихожу. И стою как дура перед своей дверью. Знаешь, я часто так теперь стою. Думаю: позвоню и услышу шарканье Ваниных тапок по коридору. И вот так бы вечно стояла, кажется, стояла и слушала это шарканье. Но все равно достала ключ и открыла, сама. Потому что Костя мне не открывает. Он никому не открывает. А когда я спрашиваю его, почему он не открывает (у меня же сумка, пакеты в руках – неудобно ключ доставать!), он говорит, что не слышал звонка, сидел в наушниках у компьютера.

      Так что я открыла сама тогда. Зашла, кричу ему: «Костя! Смотри, кого я принесла! Кое-кто хочет с тобой познакомиться!» И, знаешь, вспомнилось его лицо из детства, когда дети чему-то искренне рады, у них лицо прямо расплывается – ямочки на щечках, искорки в глазах… И вот я вспомнила, как Ваня ему подарил попугайчика на день рождения. Костя так радовался, так улыбался, ему все хотелось потрогать пальчиком лапку этого попугая, все повторял: «Ветацька» – ну, веточка, ему казалось, что у птицы лапы из дерева. Они такие морщинистые, тонкие… Но птичка сдохла через несколько дней, не знаю почему. У ребенка истерика. И я сказала: «Все, никаких животных в доме». Костя как-то просил щенка, умолял, но я из любви к нему, понимаешь, из любви… сказала: «Нет». Зачем лишние переживания?

      И