Смотри, как я ухожу. Мария Косовская

не он начал. – Челюкин, утирая окровавленные губы, тяжело посмотрел на Дашку.

      – Ты едешь? – спросил Богданов у неё, садясь на мотик и заводя мотор.

      Она села, обхватила его руками.

      – Спасибо этому дому, – Челюкин отвесил поклон в сторону дискотеки, – пойдём к другому.

      – Быстрее! – скомандовал Богданов.

      Со стороны дискотеки послышались выкрики. Их искали, и теперь, когда включились фары и стал слышен мотоциклетный рёв, нашли. Тёмные фигуры бежали, матерясь, в их сторону. Челюкин газанул. Юлька взвизгнула и заорала матом. Дашка сильнее вжалась в спину Богданова, ей показалось, что теперь она влюблена в него.

      На перекрёстке после въезда в Буланово Челюкин с Юлькой свернули направо, Богданов повёз Дашку налево. У неё упало сердце. Он остановил лютик возле бабушкиного дома.

      – Иди, – сказал он.

      Уже светало, и над травой поднимался слабый молочный пар.

      – Прости, – сказала она, слезая с мотоцикла и чувствуя щиколотками мокрую траву.

      Он посмотрел исподлобья так, будто одновременно прощал и прощался.

      – Дура малолетняя, – сказал он.

      Дашку словно резануло от этих слов, выступили на глазах слёзы.

      – У тебя кровь. – Она потянулась было вытереть струйку у него под носом, но он отстранился, скупо кивнул и вывернул газ на руле.

      Дашка стояла ещё минуту, глядя на удаляющийся мотоцикл и спину Богданова, вдыхая утренний деревенский воздух с лёгким привкусом выхлопных газов и чувствуя здесь себя чужой. Она знала, что больше никогда не увидит ни Богданова, ни Челюкина, ни ночной деревенской жизни, где перемешаны убожество и величественная красота. Даже Юлька, хоть и останется сестрой, больше никогда не будет подругой. Зря Дашка всё же не доверилась ей. Может быть, всё было бы иначе.

      В сарае замычала корова. Дашка открыла калитку и вошла во двор. Пройдя сквозь огород, она вышла к берегу. Хотелось обнять берёзу и выплакаться, стоять и смотреть на тёмный речной поток, уносящий тоску и похмелье. Но берёзы не было, остался только вывороченный кратер в земле, свежая рана на боку обрыва. Вода унесла дерево. Такое высокое дерево. Такая узкая река. Обрыв без берёзы стал пуст и неуютен. Дашка пожала плечами и побрела к дому, чувствуя такую усталость, словно прожила сто лет. На крыльце стояла бабушка в своём обычном цветастом халате и фартуке. Она вышла доить корову. Дашка кивнула ей и пошла спать.

      Юлька на следующий день уехала в Оренбург: у неё оказались какие-то срочные дела, связанные с поступлением. Ни Челюкин, ни Богданов к Дашке больше не приезжали, хотя она ждала. Дашка всю оставшуюся неделю помогала бабушке: таскала лейками воду для огорода, полола грядки, собирала упавшие яблоки и созревшие арбузы. А в субботу приехала мама, похудевшая и счастливая, и Дашка поняла, что они с отцом помирились.

      На поезд Дашку и маму провожали дядя Толя и Юлька. Пока сидели в зале ожидания, мама уговаривала дядю Толю привезти следующим летом бабушку к ним, в Тулу.

      – Она не поедет, ты ж знаешь.

      – Матери