Куко́льня. Анна Маркина

он не успевал набросить на них мысленное лассо и сгруппировать в предложения. – Вот, – он шлёпнул на стол распечатку.

      – The birds, – прочитала заголовок.

      – Это понятно?

      – Я же не полная идиотка!

      Уж птиц-то она могла опознать.

      Красные перья серёжек возле плеч гневно колыхнулись.

      – Дальше.

      – Читать?

      Зелёнкин кивнул.

      – On December the third, the wind changed overnight, and it was winter[2], – прочитала она, спотыкаясь, по слогам, с ошибками, проговаривая «г» как русскую, с рычанием.

      – Переводи.

      Она долго, сосредоточенно смотрела в текст.

      – В декабре зима поменялась. Ну или как-то так.

      Зелёнкин поглядел на неё с жалостью. Её кромешное ничегонезнание будто бы давало ему право на более твёрдое существование рядом.

      – Это как так получилось?

      Юля ткнула пальцем в начало предложения, середину и его конец: «в декабре», «меняться», «зима». И вспыхнула:

      – Слишком сложно. Можно что-то попроще для начала?

      Именно в этот момент в Зелёнкине всплыло воспоминание о другом, чуть повёрнутом влево лице. Он не сразу сумел нащупать, что это за клочок страницы подбрасывает в голове ветер памяти, его никак было не ухватить. Похожее лицо, только та – маленькая, с кудряшками, и брызги солёные вокруг….

      И всё-таки он понял. Это был портрет девочки с Пеньковского кладбища. Почти магическое сходство, будто одна была продолжением другой.

      Но не время.

      – Это интересный рассказ, – заверил он, пытаясь сосредоточиться на тексте.

      – Ага, – буркнула Юля. – Про зиму?

      – Про птиц. Это ясно из названия.

      – Да ну! – огрызнулась она.

      – Там птицы начали нападать на людей. Страшилка! – объяснил Зелёнкин, как будто был вожатым в лагере. – Есть ещё фильм такой.

      – И все умерли?

      – Вот дочитаем – и узнаешь, – он улыбнулся. – Записывай: «On December the third» – третьего декабря, порядковое числительное.

      Юля полезла в сумочку, но почти сразу как ошпаренная захлопнула её и повесила обратно на спинку.

      – Ручку забыла, – объявила она после паузы.

      Николай подтолкнул к её стороне стола свою ручку.

      Она взяла её, но вдруг вскочила и, не попрощавшись, вылетела из читального зала.

      Зелёнкин остался сидеть неподвижно и растерянно, будто его только что смерч проволок за собой и выплюнул в пустыне.

      10. Дела кладбищенские

      Ромбов попытался посоветоваться с Зиновьевой, второй соседкой по кабинету, по поводу одинаковых могильных обращений. Но Зиновьева отмахнулась от него, как от навязчивой мухи. К Медведеву сунуться он не решался: тот только и делал, что поднимал Андрея на смех. Пришлось идти сразу к Борисову, но и здесь ждала неудача.

      – Ещё висяк хочешь?

      Андрей должен был ограничиться отпиской. Ему самому было понятно, что найти «художника» почти невозможно. Но дело уже прицепилось

2

«Ночью третьего декабря ветер переменился, и наступила зима»: «Птицы» Дафны Дюморье, первое предложение из рассказа.