И слух ласкает сабель звон. Сергей Зверев

на дирижабль, рассыпаясь на множество маленьких потрескивающих искорок, которые пронеслись мимо и исчезли позади, увлекаемые потоком воздуха.

      – Недолет! – констатировал Штрассер.

      – Что это? – едва шевеля побелевшими от страха губами, спросил Эккенер.

      – Ракеты с аэроплана.

      Второй и третий выстрелы со стороны «Фармана» последовали один за другим. У химика перехватило дыхание от страха при мысли о дирижабле, объятом пламенем.

      – Не так просто, дорогой господин Эккенер, попасть в противника, тем более когда оба из них находятся в воздухе, – спокойно произнес Штрассер. – Лет этак через двадцать воздушные бои будут в этом плане значительно продуктивнее, но пока...

      Химика это слабо успокоило. Он проклинал себя за то, что не остался на земле, и дал зарок: в небо никогда больше не подниматься. Тем временем наверху снова зачастил пулемет: аэроплан повернул и теперь нападал сзади с правого борта.

      Длинная огненная полоса, прорезав воздух, пролетела совсем близко. Впрочем, Штрассер знал, что делать.

      – Пустить газ!

      Цеппелин окутался непрозрачным серым газом. Это сделало его невидимым как с земли, так и с «Фармана». Французский пилот, боясь столкновения с облаком, в котором прячется дирижабль, ушел на вираж. В этот момент из этого самого облака в очередной раз раздался монотонный треск пулемета. Теперь стреляли больше наугад, чем прицельно, однако повезло – самолет задымил.

      – Падает! – закричал лейтенант.

      – Готов, – удовлетворенно заключил Штрассер. – Значит, рейд прошел не зря.

      – Мы что, подбили его? – не веря своим глазам, прилип к стеклу гондолы химик.

      – Как видите.

      Наклонившись над картой, офицеры проверяли направление. Лейтенант поставил на карте точку.

      – Еще сорок градусов на правый борт.

      В потолке гондолы открылась откидная дверь, и из люка появились две ноги в гетрах. Это был инженер, осматривавший корабль после обстрела. Он объявил, что повреждений нет.

      – Ну, вот и отлично! – щелкнул пальцами капитан. – Неплохой денек, не правда ли, господин Эккенер?

      Тот пробормотал нечто невразумительное, сжимая в руке платок, мокрый от пота. Цеппелин вынырнул из облака. Штрассер наконец занялся фотографированием объектов внизу. Через несколько минут снимки были готовы.

      – Руль глубины – на подъем! – скомандовал капитан. – Направление – девяносто градусов.

      Корабль стал набирать высоту. Дело было сделано. Все стали согреваться, попивая горячий кофе из термоса. Пилот, оставив руль глубины, взялся теперь за руль направления. Больше подниматься не следовало – за это можно было поплатиться неожиданным спуском. Впрочем, теперь уже не имело значения, лететь ли на двести метров выше или ниже – все равно неприятельские снаряды достигнуть этой высоты были не в состоянии.

      Цеппелин плыл над пустыми, спокойными полями, темнеющими правильными геометрическими фигурами. Он возвращался на базу. Наступало время заката, и запад постепенно окрашивался в багровый