И слух ласкает сабель звон. Сергей Зверев

неуязвимым для стрелкового оружия. В гондоле, кроме пилота, находились капитан Питер Штрассер с громоздким фотоаппаратом, несколько офицеров и химик Эккенер.

      Военным этот представитель науки за время полета уже успел надоесть невероятно. Химик оказался пренеприятным человеком, производившим отталкивающее впечатление. Не успели все усесться в гондолу, как ученый принялся ныть и психовать. Далее положение только усугублялось: страхов у него оказалось более чем достаточно. Он боялся высоты, того, что по нему начнут стрелять, ему было страшно, что цеппелин может упасть на землю...

      – Какого черта мы брали с собой этого чистоплюя? – шепнул офицер своему коллеге. – Меня сейчас противник гораздо менее волнует и раздражает, чем этот нервнобольной субъект.

      – Начальству виднее, – пожал плечами майор. – В последнее время почему-то часто оказывается, что в войне чуть ли не большую роль играют такие вот умники. Видимо, времена сильно изменились. К сожалению...

      – Смотрите, господа, – указал вниз лейтенант. – Вот они!

      Внизу, в разрывах облаков теперь можно было различить двигающуюся маршевую колонну с артиллерией. Похоже, цель была обнаружена.

      – Снижаться! – приказал Штрассер.

      Пилот переложил руки на руль глубины.

      – Зачем это... снижаться? – подозрительно поинтересовался Эккенер.

      – Качественные съемки с высоты четырех километров невозможны, – терпеливо пояснил командир корабля впечатлительному ученому.

      – А если нас собьют прямо с земли? А если... британский или французский аэроплан? – снова запсиховал химик. – Я не собираюсь погибать, тем более таким нелепым способом. Я же в отличие от вас человек не военный.

      – На войне как на войне, господин Эккенер, – сухо ответил капитан. – Здесь всякое может случиться.

      Но химик не хотел знать о том, что «может случиться». Один из офицеров, обер-лейтенант, выразительно глядя на ученого, «вдруг вспомнил» о том, как наблюдал еще перед войной, с земли, прямо над эллингом одной из баз дивизиона, как взорвался и погиб со всем экипажем боевой дирижабль L-2.

      – Первые минуты полета проходили абсолютно нормально, – рассказывал он. – Дирижабль, слегка покачиваясь, медленно набирал высоту. Бриз развевал на корме военно-морской флаг, выделявшийся на фоне серого осеннего неба. Вдруг из хвостовой гондолы на трап, соединявший переднюю и заднюю рубки воздушного корабля, выскочил человек и стал быстро пробираться вперед. Такая поспешность в передвижении по узенькому трапу могла быть вызвана только одним – на борту дирижабля случилась какая-то неприятность.

      – И что? – нервно дернулся Эккенер.

      – В следующую секунду я заметил, как из носовой гондолы навстречу бегущему человеку выбросило язык пламени. Похоже было, что это горел вытекавший из топливного бака бензин. Затем порыв ветра взметнул огонь вверх, к баллонам с водородом, и громадный L-2 исчез в ослепительной вспышке взрыва. В течение десяти секунд все было кончено.