Капитан Ульдемир. Властелин. Владимир Михайлов

Только тогда, казалось мне, будет у меня право говорить об этом.

      Наверное, это было неправильно. Наверное, надо было сказать все тотчас же, там, у костра, лесной ночью; но я не мог. Сознание далеко не всегда переходит в действие. Может быть, дело было и в том, что я за долгие годы разучился произносить такие слова: не было повода; а может, имело значение, что я однажды уже был готов сказать это – той, первой ей, – но она не позволила, и сейчас я просто-напросто боялся.

      И вот я повернулся к ней и сказал:

      – Ну, иди спать. Завтра проспишь все на свете.

      Она взглянула на меня, потом послушно встала.

      – Куда? – тихо спросила она.

      – Я бы на твоем месте улегся в нашем катере. Мне все равно сторожить, а потом я где-нибудь приткнусь.

      – Ты сможешь прийти туда. Нет-нет, ты только не думай…

      – Я и не думаю. Нет, я лягу на место того, кто сменит меня. Или заберусь в большой катер – там просторно.

      Она кивнула.

      Я подошел к ней и спросил:

      – Ты не обиделась?

      И подумал: а может, все это – бред собачий? Почему я валяю дурака? Вот я, и вот – она. И между нами – пара слоев ткани и совсем немного воздуха. И…

      – Нет, – сказала она. – Что ты!

      – Я люблю тебя, – сказал я. – И хочу, чтобы мы всегда были вместе.

      Она тихо ответила:

      – Мне кажется, я счастлива…

      И я понял: что бы ни случилось потом, это я запомню навсегда. И если мне в конечном итоге придется подыхать от раны в живот или от вспышки Сверхновой – я все равно буду помнить тихое: «Мне кажется, я счастлива…»

      – Хороших сновидений, – сказал я. – Включить тебе печку?

      – Нет, – сказала она. – Не холодно.

      – Спокойной ночи.

      Я вернулся к костру. Вскрикнула ночная птица, пролетела пяденица, и снова была тишина.

      Теперь я по-настоящему остался один. Петь больше не хотелось, дежурство не требовало особого напряжения: противник (если можно было всерьез называть так людей, вовсе не хотевших тебя убить) ночью не сунется: ночью можно случайно попасть в человека; хищников здесь, видимо, не было, – во всяком случае, ни их самих, ни следов не заметил даже такой специалист, как Питек. Надо было чем-нибудь заняться, чтобы скоротать время до того, как придет пора будить сменщика.

      Я подошел к трофейной телеге. Мы притащили ее сюда, когда нам понадобились лопаты. Кроме лопат, в ней была еще всякая всячина: два медных котла, дюжина глиняных кружек и одна алюминиевая (вещь, видимо, великой ценности, если вспомнить о ее возрасте: вряд ли они тут умеют плавить алюминий; странная это была цивилизация, где глиняная посуда следовала за алюминиевой, а не наоборот), стульчик-разножка, кочаны капусты, несколько круглых буханок хлеба, бочонок с солониной, несколько грубых одеял, связанных в пакет. И еще одна странная штука.

      Она была похожа на деревянный чемодан, плоский, прямоугольный, с ручкой наверху и треногой-подставкой,