Капитан Ульдемир. Властелин. Владимир Михайлов

уже в совершенно разобранном виде. Теоретически допустимо?

      – Теоретически – да.

      – А гибель Земли ты допускаешь, Ульдемир, хотя бы теоретически?

      – Не хочу, – сказал я.

      – Значит, страховка нужна?

      Я знал, что он имеет в виду. И на сей раз был с ним согласен. В этом не было никакого противоречия. Нельзя было обсуждать возможность неудачи перед всем экипажем: когда люди готовятся выполнить тяжелую задачу, они не должны допускать и мысли о возможном невезении. Надо настроиться на игру, как говорили в мои времена. Но в себе я был достаточно уверен, да и Уве-Йорген, кем бы он ни был, оставался человеком долга, и я считал, что на него можно положиться.

      – Хорошо, – сказал я. – Какую страховку ты предлагаешь?

      – Я думаю вот что. В момент, когда наблюдения покажут, что вспышка назрела, надо, чтобы корабль все же выполнил свою задачу – независимо от всего остального. Такой вариант тебя устраивает?

      – Да. Если только положение будет действительно безвыходным.

      – Это установит Аверов с его кухней. Ты согласен?

      – Установит-то компьютер, – сказал я, – но рядом с ним будет Аверов. Ты что, хочешь замкнуть компьютер непосредственно на установку?

      – Это полдела. Для того чтобы действовать, корабль должен выйти в атаку, ты это прекрасно знаешь. Меня ты забираешь с собой, хотя у меня рука не дрогнула бы.

      – Гибкая Рука – тоже не из тех, кто струсит.

      – Согласен. Сейчас они в Садах памяти. Давай через полчаса встретимся у Руки. Годится?

      Я подумал, что Уве-Йорген и тут пытается овладеть инициативой. Но не было причины осаживать его, и я позволил себе лишь самую малость.

      – Через сорок минут, Рыцарь.

      Он кивнул:

      – Я могу идти?

      – Уве…

      – Ульдемир?

      – Почему ты не спросишь ничего о той девушке?

      Я сказал так потому, что мне вдруг страшно захотелось поговорить о ней – с кем угодно.

      Он покачал головой:

      – У нас не было принято обсуждать с начальниками их личные дела. Понимать службу – великая вещь, Ульдемир.

      Странные все же существовали между нами отношения, свободные и напряженные одновременно, дружеские – и в чем-то враждебные. Часто мы в своих словесных схватках бродили по самому краю пропасти, которую видели только мы одни; это было только наше – пока, во всяком случае. И пожалуй, без этого нам было бы труднее.

      – Разве службу кто-нибудь понимает? – улыбнулся я.

      – Гм, – сказал Уве-Йорген.

      – Прости, Рыцарь. Строй – святое место, не так ли?

      – Именно.

      – Значит… через тридцать пять минут, – сказал я, выходя.

      Анна спала в моей каюте на широком капитанском диване – она даже разделась, как дома, и за это я опять мысленно похвалил ее. Я убавил освещение до сумеречного, сел в кресло и долго смотрел на нее – не как на желанную женщину, а как смотрят на спящего ребенка. Смотрел, не думая, не пытаясь ни опуститься в прошлое, ни подняться в будущее. Не думая о том, не произошло ли час назад между