Урочище Пустыня. Юрий Сысков

параличом.

      Старец казался одним из них. Или обычным городским сумасшедшим. Но что удивительно, глядя на этого безумца и наблюдая за его странными манипуляциями, Садовский не мог избавиться от ощущения, что он действительно слышит музыку – беззвучную, неуловимую обычным слухом, извлекаемую из каких-то неведомых глубин его собственной души и затрагивающую в ней некие потаенные, невесть когда умолкнувшие струны.

      Преодолевая невольную робость, которую любой нормальный человек испытывает перед психически больным, он подошел поближе и увидел лежащую на земле рваную картонку. На ней обычной шариковой ручкой довольно разборчиво и складно было написано: «Подайте сему юроду, настоятелю церкви, называемой «Часовня – сень Старорусской чудотворной иконы Божьей Матери», на покупку передвижной мини-звонницы и воинского миссионерского креста-мощевика».

      И тут юродивый полоснул его таким острым взглядом, что Садовский невольно отшатнулся.

      – Стой, воитель! – скрипуче воскликнул старик, оглядывая его с ног до головы. – Всех агарян разбил? Даром что душегуб и распутник!

      – Что ты несешь, старче, – пробормотал Садовский. Он уже давно взял за правило в любой ситуации, что бы ни происходило вокруг сохранять невозмутимость, словно в жилах его текла не кровь, а выдержанный в дубовых бочках полувековой коньяк, а тут смутился.

      – Ишь, куда навострился! – продолжал наседать нищий. – Рано тебе в храм, иди в часовню малу. Молитву знаешь?

      – Не знаю ни одной.

      – Молись как можешь, своими словами. О спасении души.

      – Помилуй, мя, Господи, раба божьего, отмороженного на всю голову…

      – А ты не юродствуй.

      – Молюсь как могу…

      – Далек ты, ох как далек отсель! И идешь издалека, и идти тебе долго…

      И вдруг юродивый плаксиво, будто пьяный запричитал:

      – А я что же, люди добрые? И в стужу, и в зной, на гноищах яко Лазарь в церкве, мною воздвигнутой, милостыни взимая, иным убогим даяше ю… Не в новой срачице восседаю, но в нищенском рубище. И в храм сей не хожу, осквернивая смрадом своим. Сижу тут, примус починяю, – неожиданно добавил он. Потом улыбнулся озорной детской улыбкой и попросил блеющим голоском:

      – Подай, мил человек!

      Увидев проходящего мимо священника неопределенного звания в сопровождении какого-то служки, он оживился и весь просиял:

      – Хлеб да соль вам, отцы!

      И тут же словоохотливо пояснил:

      – Се хартуларий – заведующий письмоводством в епархии, важное лицо… Святая братия с ним.

      «А старичок-то непрост», – подумал Садовский, выходя из оцепенения, в которое его вогнала малоразборчивая и весьма замысловатая речь юродивого, и засунул под картонку сто рублей.

      – Благодарствуйте…

      Продолжая сидеть на паперти по-турецки, юродивый стал бить частые поклоны и приговаривать:

      – Свят-свят-свят… Хоть и неистов человек