Морское кладбище. Аслак Нуре

на ладони объемистый том, ощупала шершавый переплет, открыла.

      – Он самый, – сказала Рут, глянув ей через плечо.

      Саша осмотрела книгу, поворачивая так и этак, но безуспешно.

      – Надо смотреть в переплете. – Рут осторожно сделала надрез по краю форзаца, открыв узкий карман.

      Саша извлекла несколько пронумерованных страниц, прочитала верхнюю строчку: «Дорогая Сашенька». Посмотрела на Рут.

      – Я хочу прочитать это в одиночестве, ты ведь понимаешь?

      – Слишком мало, это не сама рукопись, – сказала Рут. – Больше похоже на письмо.

      – Но почему Вера спрятала письмо ко мне в книге, а не положила его на письменный стол?

      Впервые за весь вечер Рут Мендельсон осторожно улыбнулась.

      – Твоя бабушка писала детективы. Хотя, если подумать, ответ, пожалуй, вполне очевиден. В ту пору, а возможно, и до нынешних дней Веру больше всего мучило ощущение, что семья ей не доверяет. Ты бы не нашла это письмо, если бы я не рассказала тебе историю о конфискации.

      – Пожалуй. – Саше хотелось только одного: пойти домой и спокойно прочитать письмо.

      – История есть власть, и вы тут, в Редерхёугене, прекрасно это знаете. Контролируешь историю – контролируешь власть. Кое-кто достаточно долго диктовал официальную историю. Может быть, пора дать слово самой Вере?

      Саша смотрела в окно, на горизонт. Далеко в море виднелся фонарь моторной лодки.

      – Прочти Верино письмо, – тихо сказала Рут. – И расскажи ее историю. Она будет тобой гордиться.

      – Не знаю, – сказала Саша, думая о словах отца. Что иные камни трогать нельзя. Что все построенное может рухнуть.

      Внезапно голос Рут зазвучал властно. Она словно продолжила Сашин внутренний монолог:

      – Я прожила долгую жизнь, Саша Фалк. Мир не рухнет оттого, что ты восстановишь справедливость, расскажешь о бабушке правду, которую столько лет скрывали.

* * *

      Джонни Берг отметил выход на свободу прогулкой через центр, до длинного пирса возле набережной Акер-Брюгге.

      Ханс Фалк, как и сказал, ждал его на белом катере у дальнего конца пирса. Он был в белой рубашке с галстуком под коротким, до колен, темным шерстяным пальто, слишком уж нарядный, не вполне к месту, все равно что парень в скользких выходных ботинках на улице в новогодний вечер. Джонни шагнул на борт покачивающейся лодки, пожал Хансу руку.

      – Заседание суда прошло как по нотам, насколько я понимаю?

      Джонни кивнул:

      – К счастью, прессы не было.

      Он не видел Ханса с того дня в тюрьме. Хотя полевая медицинская форма шла врачу больше, чем темный костюм, энергия была та же.

      – Хорошо дома, а?

      – Всегда хуже, чем мечталось.

      – Верно, это не редкость, – согласился Ханс. – То, чего больше всего боишься, никогда не бывает настолько скверно, как думалось, а чего больше всего хотелось – настолько хорошо, как ты надеялся. Такова жизнь. Замечательно, что мы встретились. Я прямо с похорон в Редерхёугене, попросил тамошнего смотрителя спустить мне катер на воду. Прокатимся?

      Джонни