Шмуц. Фелиция Берлинер

ноутбук. Но компьютер есть у нее в голове, где все играет на повторе – воображаемая история недавно посещенных сайтов. Хотя в своей голове она видит порно, ее тело не двигается. На кровати в паре метров ерзает Гитти, она читает и мычит себе под нос шаббатние песенки. Приглушенного дневного света, просачивающегося сквозь закрытые занавески, все равно слишком много, чтобы Рейзл могла себя трогать.

      И так проходит Шаббат, минута за минутой, секунда за секундой, в порочном цикле осознанности и отрицания, уверенности, что она может отказаться когда угодно – сейчас ведь у нее получается, – и отчаяния, потому что она понимает, что у нее не получится никогда. Она не чувствует себя живой, не чувствует себя человеком без компьютера. Послепорнографический закатный свет начала Шаббата уходит, уступая место ожиданию его окончания, нервному, растянутому, сопровожденному тиканьем секундной стрелки.

      – На сегодня наше время вышло, – говорит доктор Подгорец.

      Благословение на трейф[23]

      Идя по Лексингтон-авеню в сторону кампуса, Рейзл обдумывает слова психолога со вчерашнего сеанса: она не вписывается – ни на Манхэттене, ни в Бруклине. Ни в колледже, ни в общине. А вот порно ее принимает. Порно ей радуется, порно ее хочет. Женщины всех форм и размеров, живущие просто в своей коже. Они улыбаются Рейзл, они рады, что она здесь.

      Рейзл копается в воспоминаниях, надеясь найти момент, когда она вписывалась бы, надеясь доказать Подгорец, что она не права – вы не правы! Но Подгорец поняла, что «чужой» Рейзл делает не только порно.

      Перед главным входом в кампус стоит фургончик, который наполняет всю улицу дурманящим ароматом. Каждый день, проходя мимо, Рейзл чуть замедляется, чтобы его вдохнуть: дальний родственник пастрами, но теплее и богаче, полный специй – мясной рулетик, только-только из духовки, пахнет так сильно, что аромат полностью заполняет нос и горло Рейзл.

      Сегодня она встает в очередь за другими студентами в джинсах и джемперах с эмблемой колледжа, и когда очередь доходит до нее, она указывает на жарящееся мясо в крошечном окошке фургона.

      – Бекон-яйцо? – спрашивает мужчина.

      – Бейкон-ейцо, – повторяет она, надеясь, что это не было похоже на идиш.

      Рейзл тут же, не заходя в кампус, разворачивает пакет и моментально влюбляется в горячий мясной парок, вырывающийся из-под фольги. Она откусывает кусок и облизывает губы, собирая соленый вкус, и дер Башефер не поражает ее молнией, и она глотает, чтобы освободить место еще куску. Яйцо мягкое, почти как крем, а хазер хрустящий. Ей не положено знать, что это такое, но Гугл показал: розовый курносый зверь с большими ушами. Йиден умирали, чтобы не есть свинью, а она живет! Сэндвич приправлен перцем и маслом, вкус наполняет не только ее рот, но и ее нос, ее уши, растекается из горла и живота по всему ее телу, поглощая Рейзл, пока она поглощает сэндвич.

      Сэндвич быстро заканчивается. Сытость снова сменяется пустотой – некошерная еда съедена, и нет благодарности, которую надо

23

Некошерный.