Желание странного (сборник). Аркадий и Борис Стругацкие

а чего вы… Страшно как-то… Не надо так…

      Спокойствие, сказал себе Виктор. Ничего страшного. Это же суперы. Суперы еще и не то могут. Они, брат, все могут. Воду в вино, а вино в воду. Сидят себе в ресторане и превращают. Основу подрывают, краеугольный камень. Трезвенники, мать их…

      – Струсил? – сказал он солдатику. – Засранец ты.

      – Так страшно! – сказал солдатик, оживившись. – Вам-то что, а я там натерпелся… Стоишь ты на посту ночью, а он вылетит из зоны, глянет на тебя сверху и дальше… Капрал у нас один даже запачкался… Капитан все говорил: привыкнете, мол, служба, мол, присяга, мол… Ни фига невозможно привыкнуть. Давеча вон один прилетел, сел на крышу караулки и смотрит, и смотрит… а глаза-то ведь не человечьи, красные, светятся, и серой от него ну прямо так и несет… – Солдатик вынул руки из рукавов и перекрестился.

      Из недр виллы вновь появился Квадрига, все так же пригнувшись и на цыпочках.

      – Одна вода, – сказал он. – Виктор, давай удирать. Машина стоит в гараже заправленная, сядем и – эх! А?

      – Не паникуй, – сказал Виктор. – Удрать всегда успеем… А впрочем, как хочешь. Я сейчас не поеду, а ты валяй. И парнишку прихвати.

      – Нет, – сказал Квадрига. – Без тебя я не поеду.

      – А тогда перестань трястись и принеси чего-нибудь пожрать, – приказал Виктор. – Хлеб у тебя в камень еще не превратился?

      Хлеб в камень не превратился. Консервы тоже остались консервами, и неплохими консервами. Они ели, а солдатик рассказывал, какого страха он натерпелся за последние два дня, про летающих мокрецов, про нашествие дождевых червей, про ребятишек, которые за два дня стали взрослыми, про друга своего, рядового Крупмана, парнишечку девятнадцати лет, который со страху сделал себе самострел… и еще как обед в караулку принесли, поставили разогревать, два часа обед на плите стоял, так и не разогрелся, холодным скушали… А нынче заступил я на пост в восемь часов вечера, дождь кромешный с градом, над зоной – неположенные огни, музыка раздается нечеловеческая, какой-то голос все говорит и говорит, говорит и говорит, а что говорит – не понять ни слова. А потом из степи крутящиеся вышли столбы – и в зону. И только они в зону зашли, как отворяются ворота, и вылетает из зоны господин капитан на своей машине. Я и на караул взять не успел, вижу только, что господин капитан – на заднем сиденье, без фуражки, без плаща, – лупит шофера в шею и орет. «Давай, сукин сын! – орет. – Давай!» Оторвалось у меня что-то внутри, и словно мне кто-то сказал: беги, говорит, рви когти, а то костей не соберешь. Ну, я и рванул. Да не по дороге, а напрямик, через степь, через овраги, чуть в болоте не завяз, накидку где-то там оставил, новую, вчера выдали, но к городу вышел, а в городе – патрули. Раз я от них еле ушел, второй раз от них еле ушел, добрался досюда вот, до автостанции, смотрю – народ бежит, гражданских так пускают, а нашего брата – шиш, пропуск требуют. Ну, я и решился…

      Рассказав свою историю, солдатик свернулся в кресле и тут же заснул. Мучительно трезвый Квадрига снова принялся твердить, что надо удирать – и немедленно.