Желание странного (сборник). Аркадий и Борис Стругацкие

затем Виктор, не выпуская ее руки, отпер дверь и, не выпуская ее руки, запер дверь изнутри… и было жарко, стало нестерпимо жарко, душно… и комната была сначала широкая и просторная, а потом сделалась узкой и тесной, и тогда Виктор встал и распахнул окно, и черный сырой воздух залил его голые плечи и грудь. Он вернулся на кровать, нашарил в темноте бутылку с джином, отхлебнул и передал Диане. Потом он лег, и слева тек холодный воздух, а справа было горячее шелковистое и нежное. Теперь он слышал, что пьянка продолжается – гости пели хором.

      – Это надолго? – спросил он.

      – Что? – спросила Диана сонно.

      – Долго они будут выть?

      – Не знаю. Какое нам дело? – Она повернулась на бок и легла щекой на его плечо. – Холодно, – пожаловалась она.

      Они повозились, забираясь под одеяло.

      – Не спи, – сказал он.

      – Угу, – пробормотала она.

      – Тебе хорошо?

      – Угу.

      – А если за ухо?

      – Угу… Отстань, больно.

      – Слушай, а нельзя здесь пожить недельку?

      – Можно.

      – А где?

      – Я спать хочу. Дай поспать бедной пьяной женщине.

      Он замолчал и лежал не шевелясь. Она уже спала. Так я и сделаю, подумал он. Здесь будет хорошо, тихо. Только не вечером. А может быть, и вечером. Не станет же он пьянствовать каждый вечер, ему ведь лечиться надо… Пожить здесь денька три-четыре… пять-шесть… и поменьше пить, совсем не пить, и поработать… давно я не работал… Чтобы начать работать, надо хорошенько заскучать, чтобы ничего больше не хотелось… Он вздрогнул, задремывая. Насчет Ирмы… Насчет Ирмы я напишу Роц-Тусову, вот что я сделаю. Не струсил бы Роц-Тусов, трус он. Должен мне девятьсот крон… Когда речь заходит о господине президенте, все это не имеет значения, все мы становимся трусами. Почему мы все такие трусы? Чего мы, собственно, боимся? Перемены мы боимся. Нельзя будет пойти в писательский кабак и пропустить рюмку очищенной… швейцар не будет кланяться… и вообще швейцара не будет, самого сделают швейцаром. Плохо, если на рудники… это действительно плохо… Но это же редко, времена не те… смягчение нравов… Сто раз я об этом думал и сто раз обнаруживал, что бояться, в общем, нечего, а все равно боюсь. Потому что тупая сила, подумал он. Это страшная штука, когда против тебя тупая, свиная со щетиной сила, неуязвимая, ни для логики неуязвимая, ни для эмоций… И Дианы не будет…

      Он задремал и снова проснулся, потому что под открытым окном громко разговаривали и ржали, как животные. Затрещали кусты.

      – Не могу я их сажать, – сказал пьяный голос полицмейстера. – Нет такого закона…

      – Будет, – сказал голос Росшепера. – Я депутат или нет?

      – А такой закон есть, чтобы под городом – рассадник заразы? – рявкнул бургомистр.

      – Будет! – упрямо сказал Росшепер.

      – Они не заразные, – проблеял фальцетом директор гимназии. – Я имею в виду, что в медицинском отношении…

      – Эй, гимназия, – сказал Росшепер, – расстегнуться не забудь.

      – А такой закон есть, чтобы честных людей разоряли? – рявкнул бургомистр. – Чтобы р-разоряли, есть такой закон?

      – Будет,