Гарем. Реальная жизнь Хюррем. Колин Фалконер

амаска и атласа, – но, по кротости нрава, не роптала.

      Пальцы у Хюррем были ловкие, глаз – меткий, и носовые платки с ее вышивками снискали дошедшие и до нее похвалы самой валиде-султан, то есть матери султана. Работала она, тихо напевая, над вышивкой золотой и серебряной нитью по отрезу зеленого атласа из Дибы затейливого орнамента из листьев и цветов. Напев же этот девушка в детстве переняла у отца; это была татарская песня о степных просторах и северном ветре.

      Вот и не услышала она, как сзади подкралась тихо вошедшая в комнату кяхья, а очнулась сразу от жгучей и звонкой оплеухи. В шоке отпрянув и выронив иголку, Хюррем замахнулась, чтобы дать сдачи…

      Глаза кяхьи недобро блеснули:

      – Ну давай, бей меня! Капы-ага тебе живо устроит бастинандо!

      Хюррем опустила руку.

      – И не петь мне тут, сколько раз тебе говорила! Это же гарем, и здесь всегда стоит полная тишина.

      – Мне нравится петь…

      – Тут имеет значение только то, что нравится повелителю нашему.

      – Но его же здесь и близко нет сейчас. Можно хоть из пушки во дворе палить, и он об этом даже не прознает.

      – Дерзкая проказница! – с этими словами кяхья влепила подопечной еще одну пощечину, но на этот раз Хюррем была к ней внутренне готова. Правда, удар оставил пунцовый след на ее щеке.

      Затем старуха подобрала платок и принялась высматривать изъяны в вышивке. Не обнаружив ни единого, она брезгливо бросила его обратно на лавку и приказала:

      – Возвращайся к работе.

      Светелку для вышивания Хюррем делила на двоих с вороно́й масти еврейской девушкой. Куплена она была на невольничьем рынке в Александрии, и кяхья по этому случаю к ней иначе нежели по кличке «базарное мясо» не обращалась. На самом деле звали ее Мейлисса, и теперь Хюррем внимательно, хотя и краем глаза, наблюдала за тем, как та склонилась над собственной вышивкой, тщетно пытаясь затаиться и прикинуться невидимой за сорочками и чадрами, сложенными на столе перед нею. Но слишком уж заманчивую цель она собою являла для кяхьи в ее нынешнем настроении.

      – Дай-ка посмотрю, – сказала кяхья и выхватила работу из рук Мелиссы. – Гляди сюда: лучшая парча из Бурсы, а ты ее испортила! – Размашистая оплеуха. – Ты чем думала-то?!

      Мейлисса молчала, понурив голову. Старуха швырнула ее отрез материи на пол и приказала:

      – Спарывай все до последнего стежка и начинай заново.

      – Жирное смрадное дыхание из зада верблюдицы, – прошипела Хюррем вдогонку кяхье и вернулась к вышивке, напевая громче прежнего.

      Услышав позади придушенные всхлипывания, обернулась. Мейлисса плакала, уронив голову на руки.

      – Нечего из-за нее так расстраиваться.

      Мейлисса покачала головой и разрыдалась пуще прежнего.

      – Мейлисса? – Хюррем встала и обняла ее за плечи.

      – Это не из-за нее…

      – Из-за чего же тогда?

      И тут же прочла очевидный ответ прямо в глазах девушки. Ужас голый и дикий. Внушенный невесть чем или кем, но никак не кяхьей.

      Мейлисса вглядывалась ей в лицо в поисках поддержки.

      – Нужно же мне хоть кому-то сказать, – жалобно произнесла она.

      – Уж мне-то ты можешь довериться, – сказала Хюррем. – Что бы то ни было, я никому не проболтаюсь.

      – Они меня убьют, – прошептала Мейлисса, комкая подол кафтана.

      – Скажи на милость, за что, иначе как я тебе помогу?

      – Я беременна.

      Хюррем подумала было, что ослышалась.

      – Быть того не может, полная чушь, – проговорила она.

      – Правда. Срок давно прошел, а крови все нет.

      Хюррем рассмеялась. Забеременеть? В этой тюрьме?

      – Мейлисса, все в порядке, всякое случается. Бывают задержки, бывает, месячные и вовсе не приходят. Это же не значит, что ты беременна.

      Мейлисса покачала головой.

      – Нужен же мужчина, чтобы забеременеть.

      Мейлисса бросила взгляд за плечо Хюррем: не подслушивает ли кто? До этого мгновения Хюррем считала себя более опытной в мирских делах, но тут, когда всякая защита была отброшена, она вдруг усмотрела в Мейлиссе знание и хитрость, которых ранее за ней не замечала.

      – Капы-ага, – шепнула Мейлисса.

      Капы-ага! Капитан стражи и главный белый евнух. У Хюррем даже рот открылся от изумления. Хотя капы-ага и возглавлял стражу гарема, наедине с любой из поднадзорных дев ему оставаться было строго воспрещено, поскольку полным скопцом он не был – в отличие от евнухов-негров. Она слышала, что большинство белых евнухов кастрировали не полностью, а просто перевязывали или придавливали им яички, как ягнятам.

      Она была ошеломлена. Покуда она сражалась с пониманием нового языка, считая себя всяко выше этой селянки, та изыскала себе путь на ложе.

      – Говорят, мужчины бывают способны вроде как восстановить их, – сказала