Аномалия. Даниэль Вайс

который сейчас час?

      Часы у лифта замерли на половине пятого но, видимо, уже очень давно и навсегда. Как, похоже, и сам лифт, умерший где-то в недрах дома между угрюмыми этажами.

      Плюнув на бесполезное ожидание, он пошел по лестнице пешком. Ее металлические, сетчатые ступени недовольно гудели под ногами и зловеще просвечивали на ходу.

      У самых дверей подъезда его ждал Кирпич, прозванный так за многолетнюю работу на Кирпичном Заводе номер Два-Четыре, что на Третьей Заводской улице, а также квадратное туловище и не менее квадратную голову.

      – Никотин! – громко воскликнул он. – Я тебе звонил, звонил, но ты так не ответил. Я уж было подумал, что тебя дома нет…

      «Вот что это был за звук! Значит все-таки не приснилось»

      Приятель, конечно же, увязался вслед за ним, быстро подстроившись под широкий поспешный шаг. По пути он продолжал что-то говорить, но это безудержно пролетало мимо разума, не находя там ни единого места с мало-мальски «твердой почвой». Мозг продолжал плавиться от боли, превращая восприятие в липкий, кошмарный сон.

      – Вечер… Сейчас ведь уже вечер? – прервав словесный поток друга, спросил Никотин.

      – Ну да… – озадаченно кивнул тот. – Нико, ты, что, опять? Во времени потерялся? Мы с тобой идем в Паучий Дворик. Хоть это-то ты помнишь, братан?

      Он поспешно кивнул. Хотя вовсе не помнил. Однако не все ли равно?

      Ступни ног тонули в желтовато-зеленом тумане, а голова продолжала раскалываться от пульсирующей боли.

      Это все болезнь. Из-за нее его списали с работы и теперь платят лишь жалкое пособие – талон на еду да горстку бесполезных таблеток. Наверное, чтоб побыстрее сдох. Болезнь, из-за которой он почти ничего не помнит ни только о своем прошлом, но даже и о вчерашнем дне. Говорят, это что-то с мозгами. Что-то такое, что Единая Здравсеть даже диагностировать не в состоянии. Что-то, что заставляет обычно наигранно улыбающихся врачей глядеть на тебя с усталостью и неприкрытым раздражением. Дескать, сдох бы уже давно, и не нервировал никого своим непонятным состоянием.

      – Их жрут шакалы… – пробормотал он вслух.

      – Кого? – не понял Кирпич.

      – Всех нас. – ответил он, хотя имел ввиду свои жалкие, измученные мозги.

      В Паучьем Дворике было людно. На Греческом балконе один из поэтов читал стихи, то ли свои, то ли чужие, а в мягкой полутьме Красной галереи какая-то размалеванная приезжая актриса разыгрывала помпезные сцены с горестными стенаниями и размашистой падучкой.

      – Что-то из классики, вроде… – пояснил Кирпич, проследив его взгляд. – Она откуда-то с Юга. На гастроли приехала. Арисса Ю. Весьма популярна в тусовке своими перфомансами. Ты о ней слышал?

      Никотин не ответил и перевел взгляд на сцену, где на корячках лазил угрюмый бородач, настраивая оборудование, в то время как второй детина, с ирокезом темных волос и обилием пирсинга по всей физиономии, беззастенчиво хлебал дешевое пиво, то и дело тыкая пальцем в разные стороны