Ребенок его любовницы. Анастасия Тьюдор

брата.

      Выливаю несколько капель на запястье. Вроде теплая.

      Когда я возвращаюсь в зал, Ольга Валерьевна уже осматривает ребенка, положив его на диван поверх тонкой пеленки. Правда, я не представляю, как можно сосредоточиться на осмотре, когда пациент орет чуть ли не благим матом и активно дергает всеми конечностями.

      – Сколько по Апгару? – спрашивает меня медсестра, разглядывая родничок на головке, покрытой мелким пушком.

      – Не помню. Он недоношенный.

      – Да? – удивляется медсестра. – А такой крепенький, так и не скажешь. Ничего, сейчас откормите и устанете на руках его таскать. Горластый парень, этот своего не упустит.

      Она быстро делает какие-то пометки в тетради, которую достает из своей сумки. Я же продолжаю стоять столбом в центре зала, до побелевших костяшек сжимая пластик бутылочки со смесью. В висках начинает стучать молотками, наваливается усталость и апатия. С равнодушием наблюдаю за тем, как Ольга Владимировная с ловкостью натягивает на ребенка подгузник и бодик, умудряясь периодически подсовывать младенцу соску, вылетающую из его рта каждые десять секунд.

      – Все, садитесь, кормите, – старается ободрить она меня своей улыбкой, но у меня нет сил ей ответить, и я только киваю. Чувствуя, как холодеет в груди, опускаюсь на диван и принимаю младенца из рук медсестры. Не смотрю на него, не пытаюсь успокоить. Просто сдираю колпачок с бутылочки и сую ее ребенку.

      От повисшей в комнате тишине хочется заплакать.

      Облегчение.

      – Не нужно кормить новорожденного строго по часам. Старайтесь придерживаться определенного временного промежутка, но морить голодом малыша все же не стоит, – мягко журит меня женщина. Киваю. Не говорить же ей, что я просто не могла взять ребенка на руки.

      – Мне нужно заполнить бланк осмотра, а потом я расскажу, что делать дальше. Где документы?

      Молчу. Моргаю. Ольга Владимировна терпеливо ждет, но я вижу, что она все больше начинает беспокоиться. Смотрит на меня настороженно. Облизнув губы, я все же нахожу силы выдавить из себя слабую улыбку:

      – Простите, ночью плохо спала и ничего не соображаю. Документы вон в той красной папке, на комоде, – дернув головой, указываю подбородком направление.

      – Ничего. Сейчас покормите, закончим дела и можете отдыхать. Малыш все равно после такого концерта будет дрыхнуть без задних ног.

      Я опять фальсифицирую улыбку и опускаю голову. Смотрю на вспотевший лобик ребенка, на его прикрытые от удовольствия глазки и ярко-розовые губки, плотно обхватившие силикон соски. Наверное, со стороны кажется, что я любуюсь сыном.

      Не знаю, почему я не говорю медсестре, что это не мой ребенок. Гораздо проще было бы признаться, что я просто нянька. Тем более, она сейчас увидит документы… Наверняка Руслан положил туда свидетельство о смерти Лиды. Хотя… успел ли ли он его оформить?

      Медсестра тем временем садится в кресло и раскладывает на журнальном столике все необходимое. Берет чистый бланк и начинает его заполнять, что-то вписывая и расставляя галочки. Меня