Глубина человеческая. Сборник рассказов. Ольга Райкова

что-то из своего внутреннего бестиария. Хотя здесь все зависело от проверки гипотезы номер один – про молчание.

      Когда неделю назад я стояла в книжном и листала Кракена Чайны Мьевиля перед покупкой (казалось, с того момента время перешло на какой-то свихнувшийся темп, то ускоряясь, то замедляясь до невозможности выдержать), ближе к концу я наткнулась на фразу, которая зацепила глаз: “Все зависит от того, как на это смотреть, беспокоит ли тебя, что путешествие всегда кончается летальным исходом”. Этот вопрос как нельзя лучше подходил к моей текущей ситуации, и мысли мои постепенно от попыток приземлить ситуацию и сформулировать действия потекли по размытой дорожке осмысления этой новой реальности. Ничем конкретным не направляемый, мозг строил некий новый нарратив на основе моих представлений о себе и того, что привносил в них Художник.

      Увлекшись мыслями, которые уводили меня в некое мифологические направление, я так и не попросилась в туалет до того, как Татуировщик сам прервал работу. Он отстегнул наручники, жестом показал мне на ванную и остался ждать моего возвращения, после которого я снова была прикована, а он поднялся наверх и примерно через час вернулся с обедом из доставки на одну персону.

      После обеда работа вернулась в прежнее русло и через какое-то время я все же решилась произнести первую за полгода между нами фразу: “Мне нужно в туалет”. Сердце мое при этом билось даже чаще, чем когда он меня привязывал к креслу посреди ночи. На кону была моя первая гипотеза правил этой игры. Что ж, похоже я сделала верную ставку: молчание – это мое правило. Он некоторое время смотрел на меня, потом отстегнул наручники и показал прежним жестом на ванную, хотя сам не произнес ни слова. Других гипотез в этот день я проверять не рискнула и к вечеру оказалась в кровати с тем же манером привязанной рукой. Тело за день порядком затекло, а сознание было измотано, так что заснула я быстро.

      На следующий день я попросила книгу и освободить одну руку, чтобы можно было переворачивать страницы, что и получила без вопросов – еще не доказательство второй гипотезы про свободу, но факт в ее пользу, как минимум. “Кракен”, которого я продолжила читать, вернул меня к третьей гипотезе – о том, что я могла бы завоевать его доверие, рассказывая о себе. Точнее даже не к самой гипотезе, а к тому, о чем именно я могла бы рассказать, что вписалось бы в представления обо мне Художника. Факты биографии его вряд ли заинтересовали. А вот что-то в духе личной мифологии вполне могло бы зайти. Пожалуй, даже можно было бы отыграть сценарий Шахерезажы. Там ведь сказка хорошо закончилась? А то я подзабыла с детства.

      На следующий день я попросила ноутбук, сказав, что пишу книгу, чем вызвала еще более долгий и пристальный взгляд, но все получила без проблем и без слов, сразу выяснив, что его вай-фай, которым я пользовалась, выключен. Также он придвинул к моему креслу столик со стороны свободной правой руки, на который положил “Кракена” и поставил стакан с водой. Мило. Не хватало, пожалуй,