Ещё двадцать одна сказка обо всём на свете. Игорь Дасиевич Шиповских

её глаза. Обнимая и целуя родное личико доченьки, она уже не могла остановиться.

      – Родненькая,… доченька,… это я,… твоя мама,… ну узнай же ты меня скорей,… посмотри на меня… – молила Еремея. А надо ли говорить что родственные узы сильнее всех на свете, и Иринка почувствовав теплоту материнских слёз, вмиг поняла кто перед ней. Все детские ощущения, все нежные воспоминания, единым потоком закружились у неё голове, полностью заполнив сознание.

      – Мама… мамочка… это же ты… – и теперь уже она плакала и целовала Еремею. Все вокруг стояли не в состоянии произнести и слово. Да и что можно сказать в такой момент. Государь, первым прейдя в себя, украдкой вытерев слезу, подошёл и обнял их.

      – Голубушки мои, сердечные, нашлись-таки… – залепетал царь. У бедного старика Фомы аж ноги подкосились, и он уселся прямо на землю.

      – Быть не может… Иринка, моя сироточка и крестница царя… – выдохнул он и попытался встать. Но ноги не слушались старика, и тогда князь-кесарь одной рукой подняв его, поставил рядом с собой, заботливо уперев о колено.

      – Государь, а ведь и тебя припоминаю… – раздался всё ещё дрожащий от плача голосок Иринки.

      – Ну да! Это как же!… расскажи… – услышав это, сразу повеселел царь.

      – А ты когда у нас в гостях был, танцевать меня учил, только я раньше думала, что это всё мне приснилось… – заулыбалась и Иринка.

      – Нет, не приснилось, государь и вправду нянчился с тобой… – подтвердила Еремея.

      – Ах, какая пригожая красавица стала!… Как же ты жила-то всё это время, не обижал ли кто тебя? – вдруг забеспокоился царь.

      – Да ну что ты государь. Мы актёры все как одна семья, а вот наш старший, дед Фома, нам как отец. Это он меня оберегал и воспитывал… – подведя Петра к старику, сказала Иринка.

      – Фома говоришь,… оберегал, говоришь! Так вот,… а помнишь ли ты Еремея, что я обещал тогда давно, на крестинах? – раззадорившись, спросил царь и стал радостно потирать руки.

      – Что же государь? Напомни… – тоже повеселев, прищурилась Еремея.

      – А обещал я театр для Иринки построить! Ан быть по сему! Прямо здесь же на этом самом месте мы его и построим!… и будешь ты в нём Иринка первая государева артистка! Ну а ты Фома, коль до спектаклей такой умелый, станешь первый комедиальный постановщик драм Публичного театра. А пока, чтобы вам тут не горевать, в моём дворце поживёте,… да там же и представления давать начнёте! А то перед иноземными гостями-негоциантами срамно, что у нас никакой феерии нет!… вот и будет теперь!… – торжественно объявил государь и крепко обнял старика Фому, у того аж косточки захрустели. Ох, и что тут сразу началось, актёры ликовать давай, прыгать, скакать, свистеть, забегали вокруг царя да радостно завосклицали.

      – Виват государь! Виват радетель! Слава Петру Алексеевичу! – зрелище конечно смешное получилось, уж смешнее некуда – стоит посреди площади царь высоченный, а вокруг него актёрский народец мечется аки малые детки подле ёлки. А надо сказать, что государь к тому времени уже как пять лет